Когда я пересек Бэй-Бридж и взял курс на Окленд и 580-е шоссе, я весь был полон самых возвышенных чувств, словно преподношу бесценный дар не потому, что это важно или необходимо (как тут вообще измерить степень важности?), а наоборот — потому что не важно. Никаких причин рисковать, кроме своего собственного желания.

Сладчайший Иисусе и сияющий Будда, до чего же хорошо мне было! Хотелось во что бы то ни стало двигаться к цели, а в душе царило умиротворение. Я твердо стоял на ногах. Я аж заулюлюкал, выехав на платную дорогу, и прибавил газу; мотор сосал бензин как бесноватый, поршни давили на смесь бензина с воздухом, вспыхивала искра и рождалась мощь, заставлявшая вертеться колеса. Управлять стариной «кадди» было не легче, чем спятившим китом, но в этой махине на рессорной подвеске с межосным расстоянием в одиннадцать футов ты можешь пожирать милю за милей с этаким тяжеловесным комфортом. Ты не просто движешься с крейсерской скоростью, а в самом деле плывешь словно крейсер и можешь тем временем заниматься чем угодно: размышлять, отдыхать, вопить. Эта тачка создана не для гонок, она создана для езды, и я держался на умеренной сотне, без шума, без тряски.

В свою защиту скажу, что, отдавшись на откуп чувству свободы и ощущению правильности и нужности этого путешествия, я не полностью утратил связь с действительностью. Глянув в зеркало заднего вида, примерно в четверти мили я заметил патрульную машину. Уже по манере езды я понял, что легавый нацелился на меня, поэтому свернул на обочину и притормозил, не дожидаясь, пока тот врубит свою светомузыку.

С колотящимся сердцем я быстренько осмотрел пол и сиденья в поисках чего-нибудь компрометирующего — открытых упаковок или рассыпанных под сиденьями таблеток-бенни[11]— и, к своему облегчению, не обнаружил никаких улик. Наблюдая в боковое зеркало, как в полицейской машине распахивается дверца, я скомандовал себе сохранять спокойствие и принимать события как они есть. Мне казалось, из разговора сразу станет ясно, сдали меня Мусорщик и Бингэм или нет, и есть ли у полиции ордер на мой арест. Я помолился всем богам, которые только согласятся меня послушать, чтобы коп не оказался каким-нибудь нацистским уродом, перед выходом из дома хорошенько поколотившим свою старуху.

Видимо, моя прочувствованная, идущая из глубин души молитва была услышана.

— Доброе утро, — поприветствовал меня коп. Учитывая обстоятельства, это прозвучало довольно сердечно.

— Доброе утро, офицер, — ответил я, впуская в машину свет заходящего солнца.

— Вы задержаны за превышение скорости. Максимальная скорость здесь — шестьдесят пять миль в час. Датчик показал, что вы разогнались до ста двух. — Педантичный, холодноватый тон. Похоже, аккуратист.

— Так и есть, сэр, — сказал я.

— Могу я взглянуть на ваши права и удостоверение личности?

— Конечно, — откликнулся я, и танцы начались.

С правами проблем не было — законнее не бывает. Удостоверение он изучал довольно долго, и, предвидя дальнейшие расспросы, я достал из бардачка целую папку бумаг. Чарующий аромат «Шалимара» неприятно диссонировал с запахом свежих чернил. Мой старый приятель Мотт Стокер когда-то дал мне совет: когда тебя берут за жабры, либо держи рот на замке, либо наоборот трепись что есть мочи. Я выбрал второе и принялся объяснять, что перегоняю машину в Техас для какой-то мемориальной церемонии… сам толком ничего не знаю… меня нанял адвокат по имущественным делам, а юристы всучили мне эту кипу бумаг, завещания, сертификаты и все такое. Я передал ему всю папку. Он открыл ее и стал пролистывать.

— Сам-то я так и не прочитал всю эту юридическую ерунду, — сказал я. — Там, видно, какие-то споры между двумя собственниками или что-то в этом роде. Единственное, что я проверил и перепроверил, — это страховка. Ни за что не стал бы перегонять незастрахованную машину.

— Это все хорошо, но зачем же скорость превышать?

— Офицер, — начал я, подпустив в голос уязвленной искренности. — Я профессионал, кручу баранку вот уже двенадцать лет: полуприцепы, грузовики-платформы, буксировщики, такси, автобусы — да любая чертова колымага, у которой есть колеса! У меня не было ни одной квитанции за нарушение аж с 53-го года и ничего даже близко похожего на аварию. Агент, который меня нанимал, сказал, что эта тачка простояла в гараже шесть лет, пока утрясались имущественные дрязги. Сами посмотрите, — я ткнул в счетчик пробега, — семьдесят миль. Вы же разбираетесь в машинах: оставьте ее на шесть лет в гараже, и все: изоляция пересохла, прокладки потрескались, масло в картере загустело и стало что твоя жвачка. Я хотел как можно быстрее выяснить, надежна ли тачка или не очень, потому что в разы проще починить ее тут, не отходя от кассы, а не через несколько часов посреди пустыни Мохаве. — Я кивнул для усиления эффекта и махнул рукой вдоль дороги. — А тут как раз мало машин, трехрядная автострада — наилучшие условия для проверки. Я знаю, что нарушил закон, никаких возражений. Но сделал я это не бездумно и не со зла. Не по дурости, а очень даже взвешенно, ведь вождение — моя профессия.

Моя пламенная речь его не впечатлила.

— Машина зарегистрирована на мистера Кори Бингэма. Правильно?

— Ага, так точно. Хотя скоро она отойдет Ричардсону — его еще звали Биг Боппер, помните такого? Тачка предназначалась ему в подарок, вот только и даритель, и получатель померли — еще в 59-м, — а наследство поделили всего с полгода назад. По крайней мере, так мне было сказано.

— Минутку, — и он направился с моим удостоверением к патрульной машине. Я следил в зеркальце заднего вида, как он юркнул внутрь и потянулся к рации. Треск помех, приглушенно диктуемые номера. Я глядел на расстилавшуюся передо мной дорогу и надеялся, что вскоре покачу по ней дальше.

Пять минут спустя — защищенный несомненной законностью своей поездки, как броней, — я уже радостно продолжал свой путь со штрафной квитанцией в бардачке, свежепрослушанной если не сердцем, то хотя бы ушами лекцией о том, что закон есть закон, и бутылью с «колесами», зажатой между ног. Я сдернул крышку и сжевал три таблетки — чтобы отпраздновать.

Держась на благоразумных 75 милях в час, я миновал Сан-Леандро и оказался на 580-м шоссе, ведущем к долине. Потом надо будет свернуть на 99-е до Бэйкерсфилда, дальше на 58-е до Барстоу, чтобы избежать шумного Лос-Анджелеса, затем 247-е до долины Юкки, потом короткий перегон по 62-му до пересечения с 10-й федеральной автострадой и потом все время налево до Техаса. Может, через Эл-Эй[12]в итоге получилось бы и быстрее, но пробок там не миновать, а по мне так лучше мчаться, чем ползти.

Тут мне снова пришло в голову, что хоть я и направляюсь к могиле Биг Боппера, но понятия не имею, где она находится. Одна из моих главных проблем с амфетаминами в том, что они внушают мне страсть к порядку, желание заранее отследить все сладостные сплетения дорог, расписания и планы; и одновременно они так крепко привязывают меня к белым полосам дорожной разметки, что не хочется останавливаться даже для дозаправки. Джон предлагал заскочить в библиотеку и разузнать про Боппера побольше — разумный совет, но только для тех, кто может позволить себе сделать паузу и остановиться. Я решил, что с тем же успехом могу добраться до Техаса и раздобыть информацию уже на месте. Но что, если он похоронен не в Техасе? Или, если уж на то пошло, вообще не похоронен — вдруг его кремировали, а прах развеяли? Следующие пятьдесят миль я с извращенным упорством перебирал разнообразные варианты. Мне потребовалось еще миль пятьдесят, чтобы решить, что нужно все-таки заранее разобраться, что к чему и где могила. Иначе я так и буду катить куда глаза глядят, пока не кончится кайф, а с сотнями таблеток в запасе это может затянуться надолго. По большому счету, это был вопрос эстетики. Я хотел проделать весь путь как следует: чисто, элегантно, быстро и изящно. Мне не улыбалось мотаться, как бильярдный шар, от побережья до побережья, ведя бесконечные споры с самим собой. Я хотел доставить дар и смыться, не увязнув в каком-нибудь дерьме.