— Как тебя зовут? — спрашивает.

— Звездная Королева, — отвечаю.

— Звездная Королева, которой нет равных, — говорит. — Мне тоже нет равных. В любви. Сейчас увидишь.

Моего настоящего имени никто никогда не знал — и не узнает. Флосси — это тоже не мое собственное имя. Мой старик отец умер бы со стыда, узнай он, чем я занимаюсь, и я не хотела его огорчать — хватало и того, что было. Поэтому, когда Лоретта спросила, как меня зовут, я сказала: «Звездная Королева». Я сначала хотела назваться «Брильянтовой Королевой», но потом подумала: в жизни у меня не будет настоящих брильянтов, и точно, как в воду глядела, — одни фальшаки. Вот я и сказала: «Звездная Королева», ведь на звезды все имеют равные права, верно? Лоретта сказала: «О’кей», и мы взялись за работу. Будь она неладна, эта работа! Держали нас в строгости, даже за полотенца взыскивали. А еда? Стоило все столько, точно это был дворец, а не бордель. У нас отбирали половину всего заработанного, а с тем, что оставалось, податься было некуда. А еще попробуй убеги. Марлен один раз попробовала, и ее так дубинкой в кустах отделали, что она и думать о побеге забыла. Один раз они даже Лоретту избили, когда та пожаловалась, что с больно многими делиться приходится. Выход был один: забудь обо всем, вкалывай и не пытайся у них деньги клянчить — все равно не дадут. Подонки они были, все до одного, таких бедной девушке не разжалобить. Я-то откладывала, сколько могла. «Накоплю, — думаю, — немного и тогда уйду». Но так и не ушла — куда уходить-то?

Да, так вот, Синий Лу всегда называл меня полным именем. Некоторые звали меня «Королевой», большинство же — «Звездочкой», а Синий, тот только полным именем. Мне он нравился, а остальные, почти все, — нет, я на них даже не смотрела. Лу был хорошенький. Красавчик. Посадит на край туалетного столика и войдет в меня. Войдет, а в руке пистолет держит, вставит мне его в рот и говорит: «Соси». Представляешь? Я — ни жива ни мертва. Сосу, на вкус он кислый, маслянистый какой-то, а сама думаю: «Не дай Бог, когда кончать будет, возбудится и нажмет на курок — все мозги мне вышибет». А что было делать?

— Нравится он тебе, мой пистолет? — спрашивает.

Что на такой вопрос ответишь? Да я все равно ничего сказать не могла, с его пушкой-то во рту. Пытаюсь улыбнуться, киваю — а ему нравится. Такой красавчик — а вшивый. Мы с ним, можно сказать, любезностями обменялись: одной мандавошкой он меня наградил, другой — я его, моя ему под самые яйца забралась. Сижу я на постели и смотрю, как он по комнате носится и, точно индюк, кулдыхает.

Сижу я, значит, на туалетном столике, Лу своим делом занимается, во рту у меня его пистолет, как вдруг дверь открывается, и входит Джек-Брильянт и еще двое, один из них Гусь, одноглазый, а другой толстяк, Джимми Бьондо. Достают они — Гусь и Джимми то есть — свои пушки, а Джек — нет, этот только комнату оглядел, двери, стены, все, и тут Гусь выстрелил, раз, другой. Одна пуля в зеркало на моем туалетном столике угодила, а другая — Лу в правое плечо. Выпустил он пистолет, тот выпал у меня изо рта и упал на пол, губу мне порезал. Пистолет-то упал, а сам Лу — нет. Повернулся и на них уставился, а сам — в чем мать родила, один презерватив.

Джек посмотрел на меня и говорит:

— Все в порядке, Звездочка, не переживай.

Не переживай! Перепугалась я до смерти, но Лу мне все равно жалко было: такой красавчик, даром что вшивый. Стала я со стола слезать, а Гусь говорит: «Сиди как сидишь», ну я и осталась сидеть — более злобной рожи, чем у этого Гуся, я за всю свою жизнь не видала. А Джек смотрит на Лу, а сам краской наливается. Сразу видно, злой как черт. Злится, но молчит. Глаз с Синего не сводит, а потом, ни с того ни с сего, выхватывает из кармана пистолет и Синему три пули в живот выпускает. Лу падает боком ко мне на кровать, кровь на новое желтое одеяло так и хлещет. Мне за это одеяло незадолго до того пришлось одиннадцать долларов выложить — старое один гость все, сверху донизу, обоссал, и запах мочи, как ни стирала, не выветрился.

Тут вбегает Лоретта и давай кричать.

— Какого хрена, — кричит, — вы это устроили?! Что мне теперь с ним делать?! И что ты себе думаешь, Джек, мать твою…

А Лу что-то мычит, тихо-тихо, вот я и села к нему на кровать — просто чтобы быть к нему поближе. Смотрит он на меня, как будто хочет, чтобы я что-нибудь для него сделала, доктора позвала или кого еще, а я-то ничего сделать не могу, только гляжу на него и головой киваю, так мне страшно. «Уйдут — тогда я ему помогу», — думаю.

— Мы его с собой возьмем, — Джек говорит. — Заверните его.

Гусь и Бьондо подошли к кровати и нагнулись над Лу. А у того глаза открыты, лежит и на меня смотрит.

— Сейчас мы его подровняем малость, — Гусь говорит, вынимает из кармана ледоруб и раз пять Синему в висок бьет — сначала с одной стороны, потом с другой. Произошло это так быстро, что я даже ничего не заметила. Потом они с Джимми Бьондо завернули Лу в мое желтое одеяло и снесли вниз, а оттуда через черный ход на задний двор. А у Лу, представляешь, все еще стоит, и презерватив надет. Я говорила ему, что я незаразная, что регулярно проверяюсь, а он все равно надел. После этого я ни Гуся, ни Бьондо много лет не видела, а с Джеком встречалась часто, очень часто. Это ведь он покровителем нашим был. Так, во всяком случае, они его называли. Тоже мне покровитель! Это он и его люди избили Лоретту и Марлен — скоты, сначала руки распускают, а потом с ласками лезут. Правда, это их заслуга, что никто нас ни разу не тряс и не арестовывал. Уж не знаю, как это ему удавалось, но фараонов Джек от нас отвадил, и за всю жизнь у меня ни одного привода не было — разве что по пьяному делу. Но принадлежали мы не Джеку. Ходили слухи, что — Ротстайну, но точно не знаю. Лоретта нам никогда ничего не говорила. Со временем у Джека свои заведения появились, пристроил же он меня в Монреаль в «Дом всех наций», которым владел на паях еще с кем-то. Мне там как блондинке полагалось разыгрывать из себя либо шведку, либо голландку. А через пару лет Джек привез меня сюда, в Олбани, с тех пор я здесь…

До того как он Синего Лу укокошил, я его почти не знала, видела пару раз в нашем заведении, и все. А потом, как-то вечером, примерно месяц спустя, приходит он и угощает меня настоящей выпивкой, не сравнить с помоями, которые нам на клиентов, козлов этих, Лоретта выделяла. Джек ставил нам выпивку что надо.

— Прости, что так получилось, Звездочка, — говорит, — но нам надо было расквитаться. Твой дружок полгода назад убить меня хотел.

Сказал, взял рукой мои пальцы и провел ими себе по затылку — там, говорит, до сих пор следы от пуль остались. У него за левым ухом и правда какая-то шишка была.

— Ты испугалась, Звездочка?

— А ты думал? Больная с тех пор хожу. Уснуть не могу.

— Бедняжка. Прости, что так вышло.

А руку не отпускает. Потом волосы потрепал, а дальше, я и сама не заметила как, мы с ним ко мне в комнату поднялись и уж там познакомились как следует. Близко познакомились, очень близко. Ближе не бывает!» Все эти истории: про Уилсона, Ротстайна, О’Хейгана, Синего Лу — рассказывались с такой непосредственностью, что я сказал: