В общем, плагиат был налицо. Г. Явлинский был вынужден даже заявить в «Московских новостях»: «Программа «500 дней», с которой Бочаров выступил перед Верховным Советом России, с самого начала задумывалась как союзная…»

Впрочем, литературно-политическое воровство и мелкотравчатая суета вокруг него Бочарову не помогли: в премьеры он не прошел. А Явлинский, напротив, сумел потом при поддержке академика Шаталина, Горбачева и Ельцина сделать себе громкое имя на нереалистичной, экономически иллюзорной теории своих молодых коллег. В том же интервью он противопоставил себя опытным ученым: «Ну а то, что у сторонников программы «500 дней» будут оппоненты в лице таких видных экономистов, как Абалкин, Шаталин, Ясин, думаю, пойдет на пользу делу». В двух последних Явлинский ошибся — они предпочли перейти на сторону экстремистских «500 дней», а Шаталин еще и авторство с ним поделил: программа стала называться — «Шаталина — Явлинского», а сам Григорий Алексеевич пересел в кресло заместителя Председателя Совета Министров РСФСР.

В 1991 году уже прославившийся своими (или все же не своими?) «500 днями» Явлинский побывал в США. Оттуда он привез анализ экономической ситуации в СССР: там черным по белому было написано, что на тяжелейший рыночный рывок потребуется никак не менее 6–8 лет, и был назван нами же намеченный срок — 1997 год.

А пресса, между тем, словно (впрочем, почему «словно?») по заказу, трубила славу программе «500 дней», напрочь забыв о том, что Верховный Совет СССР принял концепцию Правительства и поручил ему лишь дополнить и поправить ее. Хорошо зная отечественную «четвертую власть», я ничуть не сомневался, что когда-нибудь ей понадобится «стрелочник» или, грубее, «козел отпущения», на которого можно свалить все ошибки экономической политики. Вернее, не прессе этот стрелочник нужен, думал я, а Горбачеву, который, конечно же, не мог признать за собой какие-либо грехи.

К несчастью для отечественных наук вообще и для экономической в частности, в них подвизалось много людей, которые хорошо умели пользоваться давно открытым и пройденным и даже приобретали себе на этом степени и звания. Умение интриговать всегда ценилось не менее, если не более чем умение открывать новое. Многие годы моей жизни связаны с производством и экономикой. Я знаю и ценю сотни ученых — подвижников в своем деле. И не их вина, что их мысли во многом остались невостребованными. Это неотъемлемая часть трагедии нашей страны…

Противостояние Горбачева и Ельцина буквально раздирало государство на враждующие лагеря, лишая смысла и нашу работу, ибо начавшаяся после Первого Съезда народных депутатов РСФСР война союзных и республиканских законов прежде всего била по делу, по экономике, по людям.

В конце июля 1990 года перед уходом в отпуск Горбачев четко определил свою позицию в отношении программы Правительства по переводу экономики на рыночные принципы, «благословение» которой дал в мае на Президентском совете. Однако в начале августа открылось, что между лидерами СССР и России возник сговор за моей спиной. Какой? На этот вопрос отвечает телевизионное интервью Ельцина, прошедшее в эфир 3 августа. Выдержки из этого выступления приводят к неоспоримому выводу о том, что Президент страны уже тогда встал на путь недопустимых компромиссов, которые в дальнейшем привели к разрушению государства.

Я привожу эту часть интервью дословно, не внося никаких корректив:

«— Вы как-то в своем, в нашем интервью уже упоминали о том, что вы собираетесь предложить программу России Центру. И также упомянули, что независимо от того, будет ли Центр, примет ли Центр эту программу или нет, вы будете настаивать на том, что у России должна быть своя экономическая программа. Скажите, пожалуйста, если Центр все-таки не примет, так сказать, вашу программу, каковы могут быть ваши действия в этой ситуации?

— Я уже сегодня могу сказать, что Центр примет, потому что сегодня в «Известиях» опубликовано, что Горбачев и Ельцин подписали вдвоем вот специальное, ну, как бы сказать, договоренность, что ли, что, основываясь на концепции российской программы, создать такую группу, которая бы сделала на ее основе союзную программу.

То есть не ту программу Правительства союзную, которую сейчас критикуют и которая, конечно, не будет, я думаю, принята, вот. И это приведет к отставке союзного Правительства, а программу, именно основанную на российской основе, концепции российской. И мы с Горбачевым такой документ подписали именно в тот период, когда я находился здесь (Ельцин тоже был в отпуске. — Н.Р.). Мы разговаривали по телефону несколько раз, а потом подписали такой документ. Я обратился к нему с таким предложением письменно, что выход только такой, что мы предлагаем российскую программу, чтобы нам не иметь свою денежную единицу, потому что если Союз не принимает, тогда мы должны внутри России, реализовывая эту программу, иметь свою денежную единицу. Мы бы пошли на это».

Многие средства массовой информации, особенно газета «Известия», немедленно сделали далеко идущие выводы, что возник союз авторитетов — Горбачева и Ельцина, что «имперский диктат Центра» будет исключен, что создаваемая программа станет основой экономической части Союзного договора, что эта договоренность будет способствовать реальному объединению суверенных республик и т. д. Между строк читалось: долой Правительство Рыжкова, оно мешает радикальным переменам в политической и экономической жизни страны. Мне и моим соратникам было совершенно очевидно, что политический и экономический экстремизм приведет к разрушению государства, изменению общественного строя. С этим мы не могли согласиться, понимая, что, по существу, речь идет о национальной катастрофе, а не о реформировании политической и экономической системы во имя людей, общества и государства.

Итак, образовались, по сути, два центра по разработке программ перехода к рынку. Мы готовили свою к 1 сентября — к сроку, отпущенному нам Верховным Советом СССР. Как и прежде, работали в «Соснах». А в другом подмосковном пансионате, «Сосенки», находились «шаталинцы». К слову сказать, не было, по-моему, журналиста, который не побалагурил бы в связи со столь забавным совпадением: «Сосны» и «Сосенки».

По предложению Л. Абалкина, 21 августа мы с ним приехали в «Сосенки» с надеждой найти компромисс и консолидировать силы для решения общей задачи. Приехал туда и новый премьер-министр России И. Силаев. Сели друг против друга, я рассказал о работе над правительственной программой, попытался обозначить общие точки двух программ, вновь призвал к объединению усилий. Где там! Мы попали в стан откровенных врагов, для которых само наше появление было чрезвычайно неприятным происшествием. И разговаривали-то с нами, как мэтры с приготовишками, чуть ли не сквозь зубы — куда исчезла хваленая интеллигентность научной элиты! Три часа прошли бессмысленно. Убеждать, по моему разумению, можно тех, кто умеет и хочет слушать и слышать. Мои собеседники этого не умели и не хотели.

Ничего положительного встреча не дала. Наоборот, она показала, что пропасть между нами становится непреодолимой. И было полное ощущение, что тактические их действия до деталей направлялись с юга находившимся там Горбачевым и его советниками.