Если ты обойдешь вокруг города и спустишься к реке, ты снова увидишь дорогу, объяснил я. Может, найдем друг друга там?

Это было бы хорошо. Чем меньше времени мы проведем у этой человеческой берлоги, тем лучше.

Что ж, ладно. Я найду тебя там еще до рассвета, сказал я ему.

Скорее я найду тебя, немой нос. И когда я это сделаю, у меня будет полный желудок.

Мне пришлось признать, что это более вероятно.

Берегись собак, предупредил я его, когда он уходил в кусты.

Берегись людей, ответил он, после чего был потерян для всех моих чувств, если не считать нашей связи Уитом.

Я закинул свой узел на плечо и пошел вниз по дороге. Уже наступили сумерки. Я собирался войти в город до темноты и остановиться у таверны, чтобы разузнать сплетни и, возможно, выпить кружечку, хотел прогуляться по рыночной площади и послушать разговоры купцов. Вместо этого я явился в город, который уже почти спал. Рынок был пуст, если не считать нескольких собак, обнюхивавших пустые прилавки. Я покинул площадь и повернул к реке. Там, внизу, я найду сколько угодно трактиров и таверн, обслуживающих речников. Кое-где горели факелы, но большую часть света давали неплотно закрытые окна. Покрытые грубым булыжником улицы не особенно хорошо содержались. Несколько раз я принимал яму за тень и спотыкался. Я остановил городского стражника прежде, чем он успел остановить меня, и спросил, не порекомендует ли он мне прибрежный трактир. Он сказал мне, что «Весы» обслуживают путников хорошо и честно, а кроме того, их легко найти. Он предупредил меня, что там не разрешают нищенствовать и что карманному воришке очень повезет, если он не получит ничего, кроме побоев. Я поблагодарил его за предостережения и пошел своей дорогой.

Как и говорил стражник, я легко нашел «Весы». Из открытой двери струился яркий свет и доносились голоса двух женщин, поющих веселую песенку. На сердце у меня потеплело от этих веселых звуков, и я вошел без промедления. За крепкими стенами из глиняного кирпича и тяжелых балок была огромная комната с низким потолком.

Здесь пахло жареным мясом, дымом и было полно матросов. В утробе очага в конце комнаты жарился добрый кусок мяса, но большинство людей в этот теплый летний вечер собрались в более прохладном противоположном конце. Там две женщины поставили на стол стулья и пели дуэтом. Седой человек с арфой, по-видимому тоже член их труппы, истекал потом за соседним столом, натягивая новую струну на своем инструменте. Я рассудил, что он и певицы были, очевидно, одной семьей. Я стоял и смотрел, как они поют вместе, и мои мысли вернулись назад, в Баккип, к тому времени, когда я последний раз слышал музыку и видел собравшихся людей. Я не сознавал, что уставился на певиц, пока не увидел, как одна из женщин толкнула вторую локтем и сделала быстрый жест в мою сторону. Другая расширила глаза и посмотрела на меня. Я опустил голову, чувствуя, что краснею. Я подумал, что был груб, и отвернулся. Я стоял за спинами слушателей и присоединился к общим аплодисментам, когда песенка кончилась. К тому времени арфа была уже готова, и старик начал играть более мягкую мелодию в ритме бьющих по воде весел. Женщины сидели на краю стола, спина к спине, их длинные черные волосы перемешались. Чтобы послушать эту песню, некоторые уселись, а другие отошли к столам у стены для тихой беседы. Я следил за пальцами человека на струнах арфы, восхищаясь их быстротой. Вдруг рядом со мной оказался краснощекий мальчик, поинтересовавшийся, чего бы я хотел. Я сказал ему, что выпил бы эля, и он быстро вернулся с полной кружкой и пригоршней медяков, оставшихся от моей серебряной монетки. Я нашел стол недалеко от менестрелей и, пожалуй, надеялся, что кто-нибудь окажется достаточно любопытным и присоединится ко мне. Но никто здесь, похоже, особенно не интересовался путниками, и только несколько постоянных посетителей таверны равнодушно посмотрели на меня. Менестрели закончили петь и стали разговаривать друг с другом. Взгляд, который бросила на меня старшая из двух женщин, заставил меня понять, что я снова уставился на них. Я опустил глаза.

Наполовину осушив кружку, я понял, что совсем отвык от эля, тем более на пустой желудок. Я сделал мальчику знак подойти к столу и попросил чего-нибудь поесть. Он принес мне только что срезанный с вертела кусок мяса с гарниром из тушеных овощей и подливкой. Это и новый эль в моей кружке отняли большую часть моих медяков. Когда я поднял брови, услышав цену, мальчик выглядел удивленным.

– Это половина того, что вы заплатили бы в любом другом трактире, сир, – сказал он мне с негодованием, – и это хорошая баранина, а не чей-то бродячий старый козел, который помер от голода.

Я попытался сгладить неловкость, сказав:

– Наверное, на серебряную монетку уже не купишь того, что раньше.

– Наверное, но это вряд ли моя вина, – заметил он дерзко и вернулся в кухню.

– Что ж, серебряная монетка потрачена быстрее, чем я ожидал, – пожурил я себя.

– Этот мотив всем нам знаком, – заметил арфист. Он сидел спиной к своему столу и наблюдал за мной. Две его партнерши обсуждали между собой какую-то поломку дудочки. Я с улыбкой кивнул ему и заговорил громче, когда заметил, что его глаза покрыты бельмами.

– Я некоторое время не бывал на Речной дороге. Собственно говоря, довольно долго – около двух лет. Когда я был здесь в последний раз, в трактирах все было не так дорого.

– Что ж, бьюсь об заклад, что теперь так можно сказать почти о любом месте в Шести Герцогствах, по крайней мере в Прибрежных. Теперь говорят, что новые цены у нас устанавливаются чаще, чем новая луна. – Он огляделся по сторонам, как если бы мог видеть, и я подумал, что он ослеп не так давно. – А еще теперь говорят, что половина налогов идет на прокорм людей из Фарроу, которые их собирают.

– Джош! – упрекнула его одна из спутниц, и он с улыбкой повернулся к ней.

– Только не говори мне, что кто-нибудь из них торчит в этой таверне, Хани. Мой нос чует людей из Фарроу за сто шагов.

– А может он учуять, с кем ты сейчас разговариваешь? – кисло спросила она. Хани была старшей из двух женщин, возможно моего возраста.

– С парнем, которому немного не повезло, я бы так сказал. А значит, это не какой-нибудь толстяк из Фарроу, который пришел собирать налоги. Кроме того, я понял, что он не может быть одним из сборщиков Брайта, в то самое мгновение, когда он захныкал о цене мяса. Когда это ты видела, чтобы кто-нибудь из них платил за что-то в трактире или в таверне?

Я нахмурился при этих словах. Когда страной правил Шрюд, его солдаты или сборщики налогов не забирали ничего без некоторой компенсации. Но я вспомнил о собственных манерах.

– Могу ли я предложить вам выпить немного, арфист Джош? И вашим друзьям?

– Что это? – спросил старик, улыбаясь и поднимая брови. – Ты страдаешь, отдавая монетку, чтобы наполнить свой желудок, но охотно швыряешься деньгами, наполняя наши кружки?

– Позор лорду, который слушает песни менестрелей и не дает им промочить горло, – ответил я с улыбкой.