Но Роб уже качал головой:

— Нет, сэр, мы его не нашли. Хотя и очень хотели. Но мы нашли некоторые его бумаги. Блокноты, отдельные листочки, которые лежали в его квартире. К сожалению, ничего сенсационного. Но есть кое-что любопытное. Копия достаточно жесткого письма, которое доктор отправил в некую компанию, или лабораторию, или больницу на другом конце света. Не так ли, Лес?

— Лежали — это, разумеется, преувеличение, — признала Лесли. — Скорее были спрятаны. Одну пачку бумаг мы нашли на обратной стороне рамы картины, другую — под ванной. Поиски заняли у нас целый день. Во всяком случае, большую его часть, — она лизнула палец и перевернула страницу блокнота.

— А еще они забыли про его автомобиль, — напомнил ей Роб.

— Квартиру разгромили полностью, — согласилась Лесли. — Не пытались хоть что-то сохранить. Кружили все подряд. В Лондоне творится то же самое. Стоит газетам сообщить, что кто-то умер или пропал без вести, как мародеры заявляются в то же утро. Наш отдел, который занимается профилактикой правонарушений, очень этим обеспокоен. Не будете возражать, если мы назовем вам еще пару фамилий, мистер Вудроу?

— Будьте любезны, — ответил тот.

— Ковач, вроде бы венгерка… женщина… молодая, исследователь. Иссиня-черные волосы, длинные ноги… так он написал, не упомянув ее имени.

— Вы бы ее запомнили, — вставил Роб.

— Боюсь, никогда не видел и слышу о ней впервые.

— Эмрих, доктор медицины, женщина, ученый-исследователь, училась в Питерсбурге, получила немецкий диплом в Лейпциге, занималась исследованиями в Гданьске. Примет нет. Фамилия ничего вам не говорит?

— Никогда о ней не слышал.

— Понятно.

— И наш добрый давний друг Лорбир, — подала голос Лесли. — Имя неизвестно, место рождения неизвестно, наполовину голландец или бур, где получил образование, если и получил, неизвестно. Мы цитируем записи Блюма, это наш единственный источник информации. Он обвел каждую фамилию кружком и соединил кружки прямыми линиями. Лорбир и две женщины. Лорбир, Эмрих, Ковач. Любопытная компания. Мы бы принесли вам копию, но сейчас мы стараемся обходиться без копий. Вы же знаете местную полицию. А что касается копировальных салонов… им нельзя доверить даже страницу из Библии, не так ли, Роб?

— Воспользуйтесь нашим ксероксом, — предложил Вудроу, слишком уж быстро.

В кабинете повисла тишина, которую Вудроу охарактеризовал бы как мертвую, если бы не шум проезжающих автомобилей и пение птиц. А вот шагов в коридоре на этот раз не слышалось. Нарушила ее Лесли, заговорив о Лорбире. Чувствовалось, что им более всего хочется допросить именно его.

— Лорбир — перекати-поле. Вроде бы занимается фармацевтическим бизнесом. Вроде бы за последний год несколько раз побывал в Найроби, но кенийцы не могут найти его следов, что удивительно. Вроде бы виделся с Тессой, когда та лежала в больнице Ухуру. Бычий, еще одна характеристика. Я даже подумала, что речь идет о фондовой бирже.[24]Так вы уверены, что никогда не видели рыжеволосого медика, может, даже врача, по описанию похожего на Лорбира? В своих поездках?

— Никогда о нем не слышал. И не видел.

— Мы придаем этому большое значение, знаете ли, — вставил Роб.

— Тесса его знала. Блюм — тоже, — добавила Лесли.

— Это не означает, что его знал я. Они ушли так же, как раньше: поставив больше вопросов, чем получив ответов.

* * *

Как только за ними закрылась дверь, Вудроу позвонил по внутреннему телефону Коулриджу и, слава богу, услышал его голос.

— Есть минутка?

— Полагаю, что да.

Посол сидел за столом, подперев голову рукой. В желтых подтяжках с лошадьми. На лице отражались настороженность и воинственность.

— Мне нужны гарантии, что Лондон нас в этом поддерживает, — с порога начал Вудроу.

— Нас — это кого?

— Тебя и меня.

— А под Лондоном, я понимаю, подразумевается Пеллегрин.

— Да. Или что-нибудь изменилось?

— Насколько мне известно, нет.

— Изменится?

— Насколько мне известно, нет.

— Значит, Пеллегрин нас поддерживает? Так и скажи.

— О, Бернард всегда поддерживает.

— Так мы продолжаем или нет?

— Продолжаем лгать? Ты про это? Разумеется, продолжаем.

— Тогда почему бы нам не согласовать… что мы должны говорить?

— Дельная мысль. Не знаю. Будь я набожным человеком, я бы пошел в церковь и молился, молился, молился. Но не все так просто. Женщина мертва. Это одно. Мы живы. Это другое.

— Значит, скажем им правду?

— Нет, нет и нет. Господи, да нет же. Память у меня что решето. Ужасно жаль.

— Ты собираешься сказать им правду?

— Им? Нет, нет. Никогда. Говнюки.

— Тогда почему нам не согласовать наши версии?

— Вот-вот. Почему нет? Действительно. Почему. Ты попал в самую точку, Сэнди. Что нас останавливает?

* * *

— Вернемся к вашему визиту в больницу Ухуру, сэр, — по-деловому начала Лесли.

— Я думал, что при нашей последней встрече мы все подробно обговорили.

— Другому визиту. Второму. Чуть позже. Вернее, выполнению обещания.

— Какого обещания?

— Которое вы, вероятно, ей дали.

— О чем вы говорите? Я вас не понимаю.

А вот Роб очень даже хорошо ее понял. Так и сказал.

— Мне, кажется, Лесли изъясняется достаточно ясно. Слова у нее не путаются. Складываются в грамматически правильные предложения. Вы встречались с Тессой в больнице второй раз? Примерно через четыре недели после того, как ее выписали? Встречались в приемной послеродовой клиники, где ей назначили консультацию? В записках Арнольда указано, что встречались, а пока неточностей или лжи, при всей нашей невежественности, мы в них не обнаружили.

«Арнольд, — отметил Вудроу. — Уже не Блюм».

Сын военного дебатировал сам с собой, в поисках выхода из очередного кризиса, а в памяти прокрутился весь этот эпизод, как фильм, словно в больницу приходил кто-то другой, а он смотрел на происходящее со стороны. Тесса держала в руке матерчатую сумку с деревянными ручками. Он увидел ее впервые, но с того момента сумка эта стала частью образа Тессы, который сформировался у него в голове, когда он увидел ее в больничной палате, кормящей ребенка другой женщины, умирающей на кровати напротив, в то время как ее собственный ребенок лежал в морге. Она почти не накрасилась, подстригла волосы и чем-то напоминала Лесли, которая терпеливо ожидала, когда же он изложит собственную, отредактированную версию. Как и во всей больнице, падающие в окна полосы солнечного света не могли разогнать царящий в залах и коридорах сумрак. Маленькие птички порхали под потолком. Тесса стояла у стены, рядом с дверью в дурно пахнущий кафетерий с оранжевыми пластмассовыми стульями. В полосах света мельтешили люди, но Тессу он заметил сразу. Она держала сумку обеими руками и позой напоминала проституток, которые стояли в подворотнях в те годы, когда он был молод и пуглив. Стена пряталась в тени, потому полосы света до нее не дотягивались. Возможно, поэтому Тесса и выбрала это место.