помещении стражи уже ждал командир Охрид, седой ветеран, многие годы сражавшийся с варварами. Он выглядел таким же усталым, как и Тимос.

— Ну что, есть для меня что-нибудь?

— Да, несколько рукописей. Довольно обычных, кроме…

— Кроме чего?

— Ну, была… есть книга.

— Книга? Какая книга?

— Такая книга. Листы пергамента в кожаном переплёте.

— Ладно, а что в ней?

— Не знаю. Я… солдаты побоялись её открыть. Она там.

Тимос огляделся.

— Где же она?

— Вон за тем столом. Мы накрыли её плащом.

В темноте дальнего угла, отгороженного массивным столом, несколькими стульями и потрёпанным походным сундуком, лежал полосатый шерстяной плащ с выпуклостью посередине. Прямо-таки спящий пехотинец… или же чей-то труп. Тимос подошёл и наклонился, чтобы снять покров.

— Будь осторожен.

— А что, кусается? — полюбопытствовал Тимос, откидывая плащ. В полумраке угла книга светилась и пульсировала фиолетовым цветом. Тимос опустился на колени, чтобы её раскрыть.

— Думаю, мы должны завернуть книгу и сжечь. прямо сейчас.

— Полагаю, ты прав, Охрид, — сказал Тимос, поглаживая гладкую коричневую кожу. — Однако на это уйдёт слишком много времени. Если начнём жечь сейчас, то потеряем половину утра.

— Тебе виднее, конечно. Но мы же не хотим оставлять книгу здесь. не так ли? Что-то может случиться с нами. с ней.

— Именно. Иди вперёд и начинай поиски. Я же отнесу книгу на хранение в резиденцию епископа. Мы сможем избавиться от неё позже.

Охрид поспешил прочь, словно за ним волки гнались. Тимос с почтением завернул книгу в чистое льняное полотенце и положил в свой заплечный мешок. Она тихонько цокала, грея спину, пока он топал обратно к резиденции епископа.

В середине утра никто не собирался задавать вопросы о его присутствии или предлагать помощь. Он проследовал в свои покои, с удовлетворением отметив, что Оскар успел навести порядок и убрать пустой кувшин, кружку и прочую посуду. Теперь никто больше не войдёт. Положив свёрток на стол, Тимос развернул ткань, и перед его взором предстало произведение волнительной красоты. Воздух вокруг книги колыхался и дрожал, приглашая протянуть руку, погладить… приоткрыть обложку… всего на дюйм[21]….

Иди сюда; ты же знаешь, что хочешь этого, — промурлыкал голос, музыкальный, мягкий, соблазнительный… Тимос не был связан обетом безбрачия. Он и раньше слышал подобные голоса. И последующие ощущения, несомненно, оказывались очень даже приятными.

— Не сейчас, — молвил Тимос. — Мы познакомимся поближе, когда я вернусь вечером.

Чудесный фиолетовый свет, оскорблённый отказом, ярко вспыхнул и погас.

— Не надо так. Увидимся вечером.

Книга оставалась унылой кожаной глыбой, лишённой жизни.

Покинув резиденцию, Тимос направился к плаке, где сегодня должен состояться акт очищения. Солнце, значительно продвинувшееся по небосводу, уже испустило из своей головы горящие мечи. Тимос не считал себя духовным или суеверным человеком, оставив это епископу. Просто он почувствовал, что сейчас вся природа ополчилась на его хрупкое худощавое тело.

В центре плаки Охрид только что поджёг кучу хвороста и досок. В стороне ждала сожжения груда текстов. Солдаты, стоящие на страже, смотрели на неё с подозрением. Они были хорошо осведомлены о печальных событиях минувшего дня.

— Это всё?

— Мы так думаем, — ответил Охрид. — Наши граждане, похоже, поняли, что диктату сестры императора следует подчиняться.

— Надеюсь, ты прав.

— Я тоже. Вы… воины! Немедленно избавьтесь от этого хлама.

Солдаты принялись за работу: толкали, тянули и тащили сопротивляющиеся рукописи к хищно облизывающемуся огню. Языки пламени потянулись к обречённым текстам, стонущим и изрыгающим гневные проклятия в адрес костра и своих мучителей. К тому времени, когда на каменной плите осталась лишь кучка тлеющих головешек, у побледневших солдат из отряда, состоящего в основном из совсем молоденьких новобранцев, впервые оказавшихся вдали от родных домов, по щекам текли слёзы, а некоторых рвало на угасающие угли.

— Здесь вроде бы всё. Хочешь, чтобы мы продолжили поиски? Может, мы что-то упустили.

Тимос уже собирался дать соответствующие указания, когда сладкий аромат сирени наполнил его ноздри. В голове зазвучала изящная нежная мелодия.

— А… нет, думаю, на сегодня достаточно. Мили[22] явно исчерпаны.

— Ты очень тактичен.

— Кроме того, я умираю от голода. а ты?

— Полагаю, нам всем не помешало бы перекусить и отдохнуть.

Оставив Охрида и его солдат заканчивать уборку пепла, Тимос отправился восвояси. Высоко поднятая голова, точные и размеренные шаги — всё это являло собой образец достоинства и благопристойности. Выйдя за пределы плаки, скрывшись от глаз своих людей, Тимос бросился вприпрыжку бежать вниз по крутым лестницам, ведущим в главный город. Голова горела под солнцем, пот струился по трясущимся конечностям, но он ничего из этого не чувствовал — только непреодолимое желание оказаться в прохладном уединении своих покоев и увидеть прекрасную книгу, лежащую там в ожидании его.

Во внутреннем дворе Тимос сверился с солнечными часами. Полчаса до приглашения к ужину. Время, которое можно провести наедине с книгой.

Всего-то полчаса, — пожаловался голос в голове.

Ступив в свои покои, Тимос остановился.

— Как я могу прикасаться к такой красоте грязными руками? Прости, но я должен омыть тело. Я не могу запятнать твою прелесть.

Да, омой. Только поторопись.

Через пять минут, освежившись и облачившись в чистую тунику, Тимос встал перед книгой и погладил её обложку. Кожа казалась мягче и чувственнее, чем раньше.

Открой меня, — умоляла книга.

Дрожащими руками Тимос поднял тяжёлую обложку. Чарующий фиолетовый свет наполнил покои, ослепив на миг. Невиданные на земле цветы и животные обвивали странные письмена, требующие разгадать их тайны. Тимос обвёл пальцем очертания символов. Огонь желания вспыхнул в его мозгу. Новые знания, загадочные концепции будоражили чувства.

— Потребуется целая жизнь, чтобы понять и познать… О да!.. — послышалось в ответ.

В этот не самый подходящий момент в дверь постучал Оскар.

— Тимос, пожалуйста, епископ хочет отужинать вместе с тобой и ждёт. Что мне доложить?

— Скажи ему… скажи, что я сейчас приду.

Твёрдо вознамерившись закрыть книгу, Тимос услышал всхлипывания.

Как жестоко ты поступаешь, бросая меня тут.

— Я должен. Епископ Проб — мой господин.

При этих словах вспыхнул фиолетовый свет; обложка плотно захлопнулась. Тимос повалился на кровать, настолько болезненным оказалось чувство утраты. Тем не менее, через несколько минут, придя в себя и приведя в порядок одежду, он направился на лоджию, где его ожидал епископ.

— Я боялся, что мне снова придётся трапезничать в одиночестве.

— Нет, Ваше Преосвященство. День выдался суматошным, и солнце жарит нещадно. Я ощутил потребность омыть тело, прежде чем к вам присоединиться.

— Хорошо. А с тобой всё в порядке? Ты выглядишь бледным.

— Просто устал, мой господин. Это не самое лёгкое задание из тех, что мне доводилось выполнять.

— Вижу. Может,