широко разлились по лицу, делая ее неузнаваемой, непохожей на собственные фотографии, которые висели на первом этаже.

Губы были синими, почти черными. Кончик языка выступал сквозь желтоватую слизь засохшей слюны. Из глазниц выпирали две перламутровые жемчужины с алыми прожилками, в центре каждой – бледная яшма. Издали с такими выпученными глазами девушка казалась карикатурой, персонажем мультфильма. Горло сдавливали так сильно, что глаза почти вылезли из орбит. На большей части склеры лопнули сосуды, помутив ее и без того обезображенный взгляд.

– Близко я не подходил, но уже насчитал двадцать два удара ножом в живот и бедра, – сказал Бен вместо приветствия.

Эксперт-криминалист поднял камеру, и яркая вспышка запечатлела потолок.

Сотни мелких красных капель образовали на нем жуткую галактику.

Алексис сразу вспомнил, что путешествие в пространстве – это путешествие во времени. Здесь было то же самое. Любой эксперт, присмотревшись повнимательней к этим созвездиям, смог бы восстановить в обратном порядке хронологию случившегося. Расположение следов, их размер, направление хвостов капель – все это дало бы ценную информацию о том, откуда и с какой скоростью летели брызги. Как в детских играх, где нужно соединять точки для получения рисунка, тут тоже постепенно можно было бы восстановить точную картину атак убийцы.

Затем в свете вспышки сверкнули стразовые бусины лежащего на столе девичьего дневника.

– Это ее дневник? – спросил Алексис.

– Похоже на то, – ответил Бен.

Дневник был по-прежнему заперт на металлическую защелку. Убийцу он не заинтересовал, хотя лежал на самом виду, и вряд ли крошечная застежка могла помешать его открыть. Дневник хранил все чувства, мысли, страхи и желания девушки, возможно, ее эротические мечты. Но убийца к нему даже не прикоснулся. То, о чем она думала, кем ощущала себя в глубине души, какой надеялась вырасти, не имело для него никакого значения. Она была лишь пустой оболочкой. Инструментом для получения удовольствия. Для разрядки его влечений.

Он настолько не дорожил своей новой игрушкой, что разбил ее вдребезги, даже не прочитав инструкцию.

Алексис понял, что выбрал не то слово.

Убийца не играл ею. Он хотел причинить боль.

Уничтожить.

У этого мальчика было трудное детство, он так и не научился играть в игрушки. И радовался, только когда их ломал.

Микелис прав: все содержимое головы убийцы было прямо перед глазами.

Эксперт-криминалист повернулся к новоприбывшим и махнул им рукой, выглядывавшей из синего комбинезона.

– Тут еще вот что, – сказал он, указывая пальцем в перчатке на участок стены возле входа, который Алексис мог увидеть, только оказавшись внутри комнаты. – Можете подойти ближе, мы все осмотрели.

Молодой жандарм шагнул вперед и увидел овальное зеркало, а под ним – комод с вывернутыми ящиками. Оттуда в беспорядке свисало нижнее белье, как будто его выпотрошили.

На трусиках и разноцветных лифчиках местами виднелась белесая жидкость.

– Сперма? – спросила Людивина.

– Даю руку на отсечение, – ответил эксперт-криминалист. – Мы взяли образцы ДНК.

Алексис поднял голову.

И увидел в зеркале себя. Привычная трехдневная щетина, карие глаза, осунувшееся лицо со следами вечного недосыпа.

Над его отражением кровью были написаны слова: ЛИЦО НАСИЛИЯ.

Этим лицом был Алексис Тиме.

От сиреневых кругов под глазами лицо казалось недобрым, ожесточенным. Его озлобили увиденные кошмары. В этом взгляде как будто вот-вот вспыхнет смерть и вырвется в мир.

Фантому удалась его шутка. Издевка. Провокация. Высмеять полицейских и остаться безнаказанным.

Низкий голос Ришара Микелиса нарушил тишину комнаты:

– Послание читается легко, не так ли?

Алексис вздрогнул и пролепетал:

– Он зол на весь мир…

– Для него виновны мы все, поголовно. Его жестокость – наша жестокость, мы за нее в ответе, само общество жестоко.

– Что ж, – сказала Людивина немного устало, – это лишь подтверждает то, что мы уже знали: он не собирается останавливаться.

Микелис обвел руками комнату:

– Здесь гораздо больше, здесь вся его философия. Его портрет, глубинная суть. Холодный до крайности, безмерно озлобленный, полный ярости, сдерживаемой в тисках поразительного самоконтроля, при этом полное отсутствие эмпатии, гиперсексуальность, огромная способность к возбуждению – он эякулировал везде и, вероятно, много раз. Должно быть, он не может кончить никаким другим способом или не в такой степени. Я склоняюсь к тому, что он одиночка, что он не из тех убийц, что прячутся за маской доброго семьянина, приятного соседа. Клокочущая ненависть и маниакальное стремление контролировать все вокруг приводят к тому, что он может жить только один, а его сексуальность слишком девиантна, нормальную женщину ему не обмануть. Он ненавидит образ семьи и картины семейной жизни, о чем свидетельствуют разбитые рамки с фотографиями, отражения чужого счастья. Ему ненавистна чужая радость, она для него настоящая проблема. Он напал на этот дом потому, что здесь живет как бы идеальная семья. И вот, мы нащупываем то, что он представляет собой на самом деле. Это человек искореженный, загубленный своим безрадостным детством, атмосферой постоянного насилия. Все, что копилось, теперь вырвалось наружу. Первые две жертвы были освобождением, раскрепощением. Теперь он приступает к тому, что его действительно волнует, решает свои проблемы, получая при этом удовольствие.

– Это как-то указывает на его возраст? – предложил идею Алексис.

Микелис обернулся к молодому жандарму:

– Именно. Он достаточно зрелый человек, чтобы полностью контролировать себя, но в нем столько ярости, что ее невозможно копить десятилетиями. Я бы сказал, ему между двадцатью семью и тридцатью пятью. Далеко до сорока. Он долго взращивал свои болезненные фантазии, а потом пошел вразнос. У него возникла потребность перейти к действию. Он нападает на людей, которые чем-то напоминают ему собственное детство, собственную семью, вернее, то, чего в ней не хватало. Скорее всего, это белый европеоид. Ведь он разбил фотографии, но не зеркала. Его устраивает собственная внешность. Он уверен в себе, возможно, даже считает себя красивым. Возможно, не без удовольствия поддерживает себя в хорошей форме, следит за внешностью, чтобы смотреть свысока на других людей. Спортивный человек, которому тело нужно не только для красоты, но и чтобы легче справляться с жертвами, к тому же спорт – отличный способ выпустить пар, когда давление внутри нарастает, а план атаки еще не готов. Наверняка преступник обладает большой физической силой, он без труда одолел всех жителей дома. Накачивает мышцы.

Координатор Филипп Николя, стоявший на пороге, восхищенно присвистнул:

– Неужели создание психологического портрета преступника бывает и в реальной жизни? А не только в сериалах?

Не обратив на него внимания, Микелис повернулся к Алексису:

– Вы нашли его лобковые волосы на предыдущих местах преступления?

– Да, и волосы с головы, ДНК которых совпадает со спермой. Он брюнет.

– Это парень с острым умом, способный четко планировать нападения и