Но не на архаику смотрели в изумлении и ужасе феодал и его хуторянин. Они смотрели на морскую торпеду, невесть зачем попавшую в трамвай и занявшую полвагона.

– Так, – зачем-то сказал Фома после продолжительного молчания и больше ничего не сказал.

Смертоносный черный цилиндр, чье толстое туловище с одной стороны оканчивалось тупым самодовольным рылом, а с другой – винтами, рулями и стабилизаторами, висел мирно и очень солидно, не раскачиваясь. Зато с каждой секундой все сильнее скрипели ремни и мало-помалу прогибались поручни под потолком вагона. Прогиб еще не был страшен – пугало то, что под нагрузкой поручень того и гляди вырвет крепления. Чем он там присобачен к потолку? Шурупами?

Георгий Сергеевич осторожно кашлянул.

– Игорь, друг мой, мне это не нравится… Не пойти ли нам отсюда, и как можно скорее?

Фома кивнул. Мысль была здравая.

– Осторожно вылезайте в окно. Потом я. Когда окажетесь внизу, бегите что есть духу.

– Простите, а куда бежать?

– Куда угодно, только не кругами вокруг трамвая. Ну и вопросики у вас, однако…

– Ой!..

Оба внезапно упали на гору пыли, а сверху на них посыпался водопад той же пыли, моментально забившей нос и уши. Глаза Фома инстинктивно успел закрыть и в краткий миг ничегонепонимания успел порадоваться, какие, оказывается, в человеке заложены правильные инстинкты. Иные годятся даже для Плоскости.

А в следующее мгновение он понял, что произошло, и успокоился. Эфемерный трамвай просто-напросто распался, исчерпав срок своего существования и продемонстрировав реальную цену снов. Прах – вот и вся их цена. В конечном счете всегда прах.

Конечно, мелкими вещами можно пользоваться долго. Можно выспать пистолет с кучей патронов и спустя год застрелить кого-нибудь, но все эти человеческие победы, смерти, страсти и прочая суета – тоже, наверное, прах. С чьей-нибудь точки зрения.

Только не с человеческой.

Длинный, как холмик на могиле диплодока, сугроб серой пыли зашевелился посередине, затем из его объятий не без усилий выдрались два абсолютно серых человека и немедленно начали отряхиваться и отплевываться. Один из них, сутулый и, по-видимому, пожилой, кряхтел и надсадно кашлял; другой, помоложе, приплясывал на месте, яростно бил ладонями одежду, по-собачьи мотал головой и невнятно сквернословил. От обоих при каждом движении отделялись кудрявые облака пыли. Казалось, кто-то взрывал петарды в цементном бункере.

Фома первым не выдержал этой пытки – отбежал, сел на песок, прочистил кашлем горло. С тревогой следил за тем, как разрастается в воздухе пылевой купол. Скверно получилось… Понятно, хорошо то, что хорошо кончается, да вот только кончилось ли оно? Вон какое облако, небось с пяти километров видно, лучшего способа демаскировки спальни и не придумать…

Будто услыхав его мысли, пылевой купол начал быстро таять и спустя минуту-другую сошел на нет. Фома посмотрел на Георгия Сергеевича, продолжавшего надрывно кашлять, – тот уже не напоминал серую гипсовую фигуру. Взъерошив лохматую шевелюру, Фома обнаружил, что пыль исчезла и оттуда.

Прах эфемерного трамвая дематериализовывался на глазах. Таял, оседал серый сугроб. Словно устыдившись несуразности, Плоскость торопилась стереть без следа ее остатки. Из ничего – через нежизнеспособное порождение глупого сна – опять в ничто. Круговорот.

Очень скоро исчез и сугроб. Еще раньше перестал кашлять Георгий Сергеевич, успев с неподдельным интересом понаблюдать за агонией серой пыли. Мол, и из неудачного эксперимента можно извлечь ценную информацию.

– Трамвай-торпедоносец – это что-то новое в военной технике, – съязвил, приблизившись, Фома. – Вы точно во флоте не служили?

Георгий Сергеевич сокрушенно развел руками:

– Нигде я не служил. Хотя в детстве, признаюсь вам, мечтал стать моряком-подводником. Потом и вспоминать об этом перестал, а вот ведь… Сам не понимаю, как это получилось. Сны, знаете ли, вещь неподконтрольная…

– Подконтрольная, – парировал Фома. – Пусть не полностью, пусть отчасти, но подконтрольная. Я знаю. Но вы не расстраивайтесь, вы не виноваты, у вас просто нет навыка. Вас воображение подводит.

– А вас не подводит?

– Когда как, – признался Фома. – Тут есть кое-какие методы. Самый простой: не думать о белой обезьяне. Понимаете?

– Безусловно, – кивнув, согласился Георгий Сергеевич. – Не думать невозможно… если, конечно, небывальщина. Небывалое всегда поражает воображание и сидит в голове гвоздем, а запрет вызывает естественный бунт подсознания. Тут все равно – белая обезьяна или, допустим, кубический огурец. Чем страннее, тем лучше. Но ведь вам… то есть нам… нужно обыкновенное легкое оружие, не так ли? Что странного в пистолете знакомой вам системы? В гранате? В пулемете, наконец?

– Все равно метод действует. Сновидениями можно управлять. Особенно перед пробуждением, в дреме. Вы хоть помните, что вам снилось?

Георгий Сергеевич беспомощно развел руками:

– Я никогда не запоминаю снов…

– Хорошо, что материализуются только предметы, а не сюжеты, – подвел итог Фома. – Представляю себе вашего монстра в действии…

Георгий Сергеевич кивнул с виноватым видом, но сейчас же воспрял и предъявил претензию:

– Быть может, вы просто рано меня разбудили? Зачем? Я ведь вполне мог выспать что-нибудь еще…

– Что? Крылатый бронепоезд? Подводную тачанку? Асфальтовый каток космического базирования?

Георгий Сергеевич только фыркнул.

– Я тоже не служил, – признался Фома. – Вы ведь знаете, я студентом был, когда меня сюда забросило. Как раз летнюю сессию сдал за второй курс, собирался летом и подработать, и отдохнуть немного… ну и вот. Да я вам это уже рассказывал. Плохо то, что военная кафедра у нас должна была начаться на третьем курсе. А хорошо то, что я два года занимался спортивной стрельбой. Пистолет Марголина я могу выспать без проблем. Винтовку малокалиберную спортивную – запросто. Они мне то и дело снятся. Только нам сейчас надо что-нибудь посерьезнее – я думаю, десяток автоматов Калашникова, один пулемет, один-два гранатомета, снайперскую винтовку, слонобой какой-нибудь помповый… Ну, еще гранаты, холодное оружие, ракетницы для сигналов… И побольше патронов, только не в цинках, а россыпью… Что еще?

– Э-э… может быть, бронежилеты, как вы думаете?

– Пригодятся. Но сначала оружие.

– Э-э… Извините, Игорь, друг мой, а почему патроны россыпью? Разве в ящиках, то есть в этих… в цинках не удобнее?

– В цинках удобнее, а россыпью долговечнее, – объяснил Фома. – Я же вам говорил, помните? Чем предмет меньше весит, тем дольше он служит. Я могу выспать коробку патронов, могу и цинк, могу даже вагон, но Плоскость воспримет их как один предмет. Что тут непонятного? Да вот, скажем, ваш трамвай с торпедой. Он рассыпался, а где торпеда? Вы ее видите? Нет, потому что она рассыпалась вместе с трамваем, хотя весит гораздо меньше. Просто Плоскость решила, что трамвай и торпеда – одно целое… ну и вот. А мой «марголин»? Георгий Сергеевич, дорогой, ведь пистолет же из деталей состоит! Из деталей разной массы. А распадется, когда придет его срок, весь, разом. Очень просто.