Она избивала его без всякой жалости, пока рубаха не изорвалась в свисающие с плеч и пояса клочья, под которыми виднелась гладкая белая кожа с жирными багровыми рубцами, исполосовавшими все его тело.

Руфь избивала его, пока крики мальчишки не превратились в визгливые вопли, которые сменились всхлипами.

Она била его до тех пор, пока он не остался лежать на полу, дрожащий, задыхающийся от стонов; он уже едва шевелился, кровь темными каплями сочилась из ран и капала на каменный пол.

Только тогда она сложила плеть и отворила дверь. Во дворе с молчаливым любопытством собрались все конюхи и домашние слуги.

Руфь отобрала четырех человек.

– Отнесите нкозизану в его комнату, – приказала она.

Помолчав, обратилась к одному из конюхов:

– Скачи и срочно отыщи нкози. Скажи, чтобы ехал как можно быстрее.

Шон приехал быстро. Обезумевший от тревоги, он чуть не сорвал дверь в комнату Дирка, вломившись внутрь. И остановился на пороге как вкопанный, с ужасом уставившись на спину Дирка.

Голый по пояс Дирк лежал на кровати лицом вниз, а Руфь трудилась над ним с губкой в руке. Рядом с ней на столе стоял тазик с водой, и в воздухе витал резкий запах антисептика.

– Боже мой! Что с ним случилось?

– Я немножко отхлестала его плеткой, – спокойно ответила Руфь.

Разинув рот, Шон посмотрел на нее, потом на Дирка:

– Так это сделала ты?

– Да.

Гнев перехватил Шону горло.

– Боже милостивый! Ты же изорвала его в клочки. Ты же чуть не убила его. Но почему?

– Так было надо.

Абсолютная уверенность в голосе Руфи и полное отсутствие раскаяния смутили Шона. Он вдруг засомневался, стоит ли здесь сердиться.

– Что он натворил?

– Я не могу тебе этого сказать. Это касается только нас двоих. Ты должен поспрашивать Дирка.

Шон быстро подошел к кровати и опустился на колени:

– Дирк… Дирки, мальчик мой, что случилось? Что ты такое натворил?

Дирк поднял лицо с подушки и посмотрел на отца:

– Так, чепуха. Не важно.

Он снова спрятал лицо в подушку, голос его зазвучал приглушенно, и Шон засомневался, что понял правильно.

– Что ты сказал? – переспросил он.

– Я сказал, что сам виноват, – отчетливо ответил Дирк после короткой паузы.

– Да-да, я так и понял.

Шон встал, явно озадаченный:

– Послушай, Руфь… я не знаю, зачем ты за мной посылала. Мне кажется, с ситуацией ты прекрасно справилась сама.

Подойдя к двери, он оглянулся, словно хотел что-то еще сказать, но передумал и, покачав головой, вышел.

В ночной тишине, уже перед тем, как уснуть, Шон уткнулся в щеку жены.

– Ты знаешь, мне кажется, сегодня ты сделала то, что мне следовало сделать много лет назад, – сказал он. И продолжил с сонным смешком: – По крайней мере, теперь никто больше не сомневается в том, кто хозяйка на ферме Лайон-Коп.

Шон относился к жизни с простодушной простотой и открытостью – он считал, что любую проблему решишь, если мгновенно начнешь действовать.

Увлекся женщиной – значит надо ее взять. Если не получилось сразу – женись на ней.

Захотел получить кусок земли, или лошадь, или дом, или золотой прииск – заплати и пользуйся на здоровье. Нет денег, так пойди и найди их.

Понравился тебе человек – встречайся с ним, выпивай, ходи на охоту – словом, весело проводи с ним время. Не понравился – либо дай ему в морду, либо высмеивай, издевайся над ним. В любом случае он не будет сомневаться в твоих к нему чувствах.

Отбился от рук сынок – сначала выколоти из него дурь, а потом подари ему что-нибудь подороже: пусть не забывает, что ты его любишь. Шон признавал, что с Дирком он несколько запоздал, зато Руфь совершила полезное дело, причем весьма эффективно. Ему оставалось только вызвать сына к себе в кабинет и слегка поорать на него. Через недельку он вернулся из Питермарицбурга и, смущенно хмурясь, вручил Дирку отступные подарки. Во-первых, оправленный медью кожаный футляр с дробовиком ручной работы мастера Гринера из Лондона, с серебряной инкрустацией, блестящим прикладом, и ложей из орехового дерева, и сменными стволами из дамасской стали. Во-вторых, кобылку-двухлетку по имени Солнечная Плясунья с гугенотского племенного завода в Вустере. Ее родила Пляска Урожая от Солнечного Лорда; эта лошадь, представительница одной из самых чистых кровей в Африке, непревзойденная по скорости, обладала исключительной красотой. Шон заплатил за нее тысячу гиней и считал, что выгоднее сделок он еще в жизни не совершал.

Итак, Шон полагал, что с Дирком проблемы улажены и теперь можно бросить все силы на три крупных и довольно смелых начинания, которые он затеял.

Первое: Руфи надо подарить ребенка. С ее стороны в этом деле он мог рассчитывать на самое искреннее сотрудничество. Однако все их усилия, если не говорить о пользе в смысле физических упражнений и огромного удовольствия, не давали никакого результата. Шон ностальгически вспоминал, какое потрясающее мастерство он продемонстрировал во время первой их встречи, и никак не мог понять, в чем дело сейчас. Руфь настаивала на том, что надо упорно продолжать эти занятия и дожидаться сезона дождей; в ней развилась поистине суеверная надежда на плодотворящую силу грозы. Во время одной из поездок в Питермарицбург Шон увидел в витрине антикварного магазина вырезанную из дерева статуэтку Тора[103]. Он не задумываясь купил статуэтку ей в подарок. С тех пор этот бог стоял у них на прикроватном столике; крепко сжимая свой молот, он наблюдал за их стараниями с таким понимающим выражением, что Руфь в конце концов повернула его лицом к стенке.

Вторым пунктом стоял завод Майкла по производству танина, или дубильной кислоты. Дело в том, что Майкл предпринял некие закулисные и, по мнению Шона, недостойные шаги, сравнимые со злодейством, и это так потрясло Шона, что, по его собственным словам, убило в нем веру в присущую человеку порядочность. А именно, Майкл нанес визит к каждому из новоиспеченных растениеводов в долине, кто решил последовать примеру Шона и засадить свои земли акацией, и, взяв с них нерушимую клятву хранить все в тайне, предложил им пакет акций своей компании. Предложение они приняли с восторгом и вскоре в виде официальной депутации во главе с Майклом посетили Лайон-Коп. Собрание прошло так бурно, с таким количеством словесных громов и молний, что сам великий Тор мог бы председательствовать на нем. Под конец Шон, который уже несколько месяцев находился под впечатлением первого обсуждения проекта с Майклом, заразился их энтузиазмом и сдался. Он выговорил себе семьдесят процентов акций, а остаток распределили среди других плантаторов. Выбрали совет директоров во главе, разумеется, с Шоном, по праву занявшим кресло председателя, а экономист получил инструкции начать процесс регистрации компании «Ледибург Уоттл кооперейтив лимитед». Свое преимущественное право голоса Шон в первый раз применил для того, чтобы сокрушить сомнения остальных держателей акций и назначить Майкла Кортни главным инженером завода. Затем в компании одного из самых старых и опытных директоров, которому следовало играть роль уравновешивающего фактора для юноши, с доверенностью в кармане и напутственными словами Шона об осторожности и здравом смысле в голове, Майкла посадили на борт ближайшего почтового парохода компании «Юнион касл», следующего в Англию. Вспомнив самого себя в возрасте двадцати трех лет, Шон решил лишний раз напомнить Майклу, что его посылают в Лондон не для того, чтобы увеличить население Британских островов, и не для того, чтобы совершать экскурсии по ресторанам, барам и игорным заведениям, а для того, чтобы покупать и осваивать оборудование и машины.