Наконец послышалось громкое пение, и в открывшиеся двери стали выходить певчие в длинных до земли стихарях, обшитых золотыми позументами. За ними шли два громогласных дьякона, размахивая серебряными кадилами, иереи в парчовых ризах и, наконец, поддерживаемый двумя отроками митрополит в золотой митре, опираясь на высокий посох. Все духовенство расположилось по правую сторону от соборных дверей, а по левую встали именитые бояре и ратные люди.

В народе зашептали:

– А где же князь?

Обычно князь шел сразу за духовенством, окруженный боярами и дружинниками, блистающими посеребренным оружием. Но князя не было видно.

Певчие снова запели торжественную молитву, но она показалась скорбной и хватающей за сердце. Когда пение затихло, два бирюча по обеим сторонам паперти проревели в трубы:

– Стой тихо, народ честной! Сейчас будет слово держать наш славный киевский воевода тысяцкий Дмитро.

Толпа быстро затихала. Вперед выступил всем известный и почитаемый воевода, высокий, сильный, с длинными седыми свисающими половецкими усами. Громко и уверенно он начал:

– День сегодня тяжкий, готовьтесь, други! Предстоит нам стать грудью против очень сильного ворога…

Высокий благообразный старик из переднего ряда крикнул встревоженным голосом:

– А где же князь Данила? Как же решать без князя? Пошлите за ним!

– Куда делся князь? – раздались голоса.

Тысяцкий Дмитро, не обращая внимания на выкрики, продолжал спокойно говорить:

– Князь Данило Романович уехал из Киева. Уезжая, мне сказал: «Главный хан татарский Батыга – враг сильный и злобный. Против него нам одним не справиться, нужна сильная подмога. Я немедля поеду к своему другу королю угорскому Беле и расскажу, что татарские полчища грозят не только нам, но и всему христианскому миру. Я буду просить короля угорского поспешить к нам на подмогу со всем своим войском». И князь Данила Романович, сказав это, спешно уехал, а мне повелел держаться изо всех сил и отбиваться, пока не придут на помощь угорские и ляшские рати. Но, кроме князя, у Киева есть еще более высокий хозяин – вече киевское. И я, по старому дедовскому обычаю, спрашиваю вашей воли: согласно ли вече поставить меня во главе всех ратных сил Киева, главным воеводой, и доверяете ли мне созывать всех способных к бою людей, собирать их в дружины? Если вече мне это прикажет, я возьму в свои руки оборону нашего города. С Божьей помощью мы постараемся отбросить татар, вспоминая, как отцы и деды наши отбивали не раз и печенегов, и «черных клобуков», и торков, и половцев и как их всех деды наши колотили и отгоняли назад в Дикое поле.

Все вече на мгновение, точно в раздумье, затихло, а потом раздались дружные крики:

– Согласны! Согласны! Будь нашим воеводой и защитником, Дмитро. Мы тебя знаем! Верим тебе! Ты назад не потягнешься! А мы тебе поможем!..

Вдруг, выйдя из толпы, к воеводе направился человек, одетый не совсем обычно, и с низким поклоном что-то тихо прошептал. Дмитро кивнул головой и сказал:

– Пускай говорит. – И воевода передал бирючам, что им нужно объявить.

Бирючи прокричали:

– Люди киевские! Сейчас вам будет речь держать иноземный бискуп латынский Иоаким. Слушайте чутким ухом и ответ ему дайте едины усты!

Послышался нежный звон колокольчика, и на паперть медленно стали подниматься один за другим двенадцать католических монахов. Все вече с любопытством смотрело на них. Они были диковинно, по-иноземному, одеты в белые длинные рясы и подпоясаны простыми пеньковыми веревками. Белые шлыки откинуты на спину. Головы на макушке выбриты. Поверх белых ряс еще накинуты черные мантии.

Все двенадцать иноземцев выстроились в ряд. Впереди них торжественно выступил и остановился, подняв глаза к небу, их настоятель с большим серебряным крестом в руках. По сторонам его стали два мальчика в белых до колен стихарях. Один позванивал в серебряный колокольчик.

Настоятель заговорил слегка нараспев, сладким, медовым голосом. По выговору в нем узнавался иноземец.

– Уже прошло двадцать лет, как я и другие отцы доминиканцы монастыря Пресвятой Девы Марии живем в преславном городе Киеве. Многие горожане знают нас и убедились на деле, что мы полны самой горячей дружбы к русским людям, жителям дорогого нам Киева. Мы всегда помогали неимущим, лечили больных, пригревали страждущих, кормили голодных. И теперь ваша русская беда – это наше горе, всех христиан. Поэтому, когда мы услышали, что Киеву грозит страшный враг – король татарских язычников хан Батыга – и что он надвигается сюда с могучим войском, мы обсудили между собой и пришли вам сказать то, что надумали.

В толпе пронесся шорох и раздалось несколько голосов:

– Непонятное что-то он говорит. К чему это он ведет?

– Его святейшество папа римский поручил нам, доминиканцам, вразумлять язычников словом Божиим, дивным светом, принесенным людям Господом нашим Иисусом и его учениками, святыми апостолами. Для такой проповеди мы все, наша скромная братия, научились говорить по-кумански. И теперь, в грозный день, наступивший для всего христианского мира, мы хотим послужить приютившему нас великому городу Киеву нашими знаниями и нашим усердием. Мы так рассудили: ведь слово Божие всех учит любить друг друга. И мы думаем: зачем воевать с татарами, проливать невинную кровь человеческую? Не лучше ли с татарами договориться, предложить им кончить весь спор мирно, полюбовно, во взаимной дружбе? И мы, братья доминиканцы, предлагаем себя как послов к татарскому владыке Батыге. Мы с ним поговорим, расспросим, что он хочет от Киева и чем его можно умиротворить.

Точно буря пронеслась по толпе:

– Не слушайте умильного слуги татарского! Уходи отсюда, латынский предатель!

– Не бывать этому! – громко воскликнул тысяцкий Дмитро и повернулся к латынскому монаху-настоятелю. – О какой татарской дружбе ты говоришь, хитроумный отец? Разве татары не обещали нам много раз и мир и дружбу, а мы эту дружбу увидели на развалинах Рязани, в сожженном Суздале и на стенах разгромленного Владимира. Если бы мы знали, о чем ты надумал с нами говорить, то мы бы тебя сюда на вече и близко не подпустили. Уходи, отец! Мы с недругами говорим по-своему, по-старинному, с мечом в руке!

– Уходи, латынец! Уходи от нас! – кричали голоса из толпы.

Шум и крики увеличивались.

– Вон его! Откуда он взялся, татарский угодник? – гудело вече.

Воевода Дмитро немного подождал, пока католические монахи сошли с паперти, все ускоряя шаги. Затем Дмитро снова обратился к затихшему вечу:

– Люди киевские! Как нам подобает встретить идущих на нас врагов: с поднятым мечом или преклонив покорно голову?

Высокий чернобородый детина, с виду кузнец, со следами сажи на лице, стоявший на груде бревен, мощным голосом крикнул на всю площадь:

– Дайте слово сказать! И отцы и деды наши перед половцами, «черными клобуками» и другими ворогами спины не сгибали, а мечами и топорами отгоняли их назад. Сможем ли мы покорно встретить сыроядцев-татар? Да они вытопчут конями наши посевы, порубят сады, сожгут наши хаты и уволокут в плен наших жен и детишек. У нас только один исход: смело бороться за нашу волю, родину и веру православную! Так встретим же недругов, как встречали наши отцы и деды. Не сдадим Киева! Будем биться до последнего, и жены и дети наши будут тоже биться рядом с нами. Не отдадим родной земли!