шевелиться. Градусник показывал температуру тела в тридцать семь градусов ровно, никакие лекарства не помогали. Олеся поила мужа пятикратной дозой «Панацеи», но таблетки заканчивались, а улучшений не наступало. И сейчас ему явно стало еще хуже, когда она уходила, он еще мог держать в руках оружие, теперь у него не получается даже поднять голову.

– Я… ног не чувствую… – Павел оставил попытки посмотреть на нее. – А вообще… терпимо… Светик… пить просит… я к ней боюсь заходить… вдруг сделаю хуже…

– Я достала воды! – Олеся подбежала к мужу и положила руку ему на лоб, пытаясь проверить температуру. Лоб был покрыт холодным липким потом. – Потерпи немного, я напою тебя чаем, станет легче!

– Не… подходи ко мне… – он слабо дернул головой. – Мало ли… К Светику сходи…

Она поставила на пол бутыль, скинула промокшую грязную куртку и, схватив свечу, побежала в детскую. Светик лежала в постели, смотрела в потолок пустым безразличным взглядом и машинальным движением терла опухшие губы. Олеся опустилась на колени перед кроватью, осторожно взяла ее за руку и заглянула в глаза.

– Милая, как ты себя чувствуешь? – Она коснулась дочкиного лба губами. Температуры не было.

– Мама? – Светик посмотрела невидящим взглядом куда-то мимо нее. – Ты здесь? Почему ты не зажжешь свечку? По окнам снова стреляют?

– Нет-нет, все хорошо! – Олеся с трудом сдерживала слезы, стараясь сохранять бодрый голос. Она поставила свечу на трюмо у изголовья кровати. – Просто сейчас ночь, папа спит, я не хотела ему мешать. Хочешь, я принесу свечу и почитаю тебе перед сном?

– Не надо, – едва слышно выдохнула дочка. – У меня ушки болят… Мама, а у нас есть водичка? Можно мне попить… горлышко жжет…

– Конечно! – Олеся стерла катящиеся по щекам слезы. – Я принесла воды, надо только прокипятить! Потерпи немного, солнышко, хорошо? Я быстро!

– Не хочу… горячую… – губы Светика едва шевелились. – Больно пить… Можно холодной?

– Я остужу! – Олеся спешно поднялась на ноги. – Но закипятить надо обязательно, чтобы не заболеть! Это быстро!

Она схватила свечу и выбежала из комнаты. Несколько минут Олеся возилась с бутылью, сливая грязную воду по кастрюлям сначала через полотенце, затем через простыню. Вроде бы так надо проводить первичную очистку. Иметь бы еще обеззараживающие препараты, да где там! Она слила пол-литра отфильтрованной воды в металлический кофейник и понесла его в гостиную. Там Павел собрал из кирпичей и походного мангала, с которым они раньше ездили на шашлыки за город, небольшой очаг. Топили обломками мебели, облитыми бензином для зажигалки. Хорошо еще, что и бензина, и зажигалок в доме было достаточно, Павел много курил и коллекционировал всевозможные зажигалки… Олеся разожгла очаг и поставила на него кофейник. Пока вода закипала, она вернулась к лежащему в коридоре мужу и принялась обтирать ему лицо влажным полотенцем.

– Не подходи… – слабо запротестовал он. – Не… рискуй… если ты сляжешь, кто будет… за водой для… Светика… ходить… Дай, я… сам… – Павел попытался дотянуться до полотенца, но не смог.

– Лежи, отдыхай! – Олеся решительно нахмурилась. – Ничего со мной не будет. Я же русская!

– А я… «Панацею» горстями… глотал… – он криво усмехнулся. – И что?.. не рискуй… не надо…

– Не болтай, не трать силы зря! – оборвала она мужа. – Ты справишься! Ты же у нас сильный! Спи, во сне выздоравливать легче. Я закипячу чаю и разбужу тебя!

Олеся вернулась в гостиную. Кофейник закипел, и она разлила кипяток по двум кружкам. В одну из них она положила чайный пакетик, другую принялась помешивать ложкой, дуя на кипяток. На улице снова загремели выстрелы. На этот раз стреляли из автоматов, и Олеся торопливо накрыла горящие дрова куском брезента, который Павел использовал для тушения очага. Если со двора заметят свет в окне, к ним могут вломиться, а что она сделает одна с дробовиком против автоматов? Ей стрелять-то за всю жизнь доводилось раза два, да и то по баночкам, на семейных пикниках. Стрельба разгоралась, где-то внизу послышался звон бьющегося оконного стекла, кто-то истошно закричал. Крик перешел в хрип, и Олеся услышала издевательский смех. Потом стрельба зазвучала уже в подъезде, на лестнице загрохотали тяжелые шаги множества ног, и она в ужасе задула свечу. Внезапно совсем рядом раздалась автоматная очередь, затем другая, третья, и несколько грубых голосов угрожающе проорали ругательства. Олеся на ощупь проползла в коридор и уткнулась в Павла. Она попыталась нащупать его дробовик, в заполненном паническим страхом мозгу билась одна мысль: надо спрятать Светика под кровать, чтобы не нашли!

– Тихо… – присвистывая прерывистым дыханием, прошептал Павел. – Не… дергайся… услышат еще… – Он коснулся ее рукой. – Под нами… дверь ломают… ствол не могу… поднять… помнишь, как… стрелять учил?

Олеся нервно закивала в ответ, запоздало понимая, что в такой темноте он не видит ее жестов.

– Помню, – шепнула она, стараясь говорить как можно тише. – Может, обойдется…

Внизу грохотали долго. Железную дверь, похоже, отпереть не смогли и потому выдолбили из стены вместе с дверной рамой. Ворвавшись в квартиру, снова стреляли, отчетливо слышался женский крик и детский плач. Потом стрельба стихла, но шаги и шум опрокидываемой мебели не стихали минут двадцать. Затем разноголосый шум вернулся на лестницу, судя по довольным интонациям, бандитам удалось чем-то поживиться. После того как грохот шагов стих внизу, Олеся еще некоторое время не решалась зажечь свечу, опасаясь, что налетчики не успели отойти от дома достаточно далеко. Наконец она щелкнула зажигалкой и поспешно прикрыла огонек свечи одной рукой. Павел лежал в забытьи, неровно дыша, и Олеся заторопилась за водой для дочери.

– Светик! – она вошла в детскую с остывшей кружкой в руке. – Я принесла тебе попить! – Олеся поставила свечу в изголовье и поднесла кружку к губам ребенка. – И водичку остудила, как ты хотела, больно не… – она осеклась и на мгновение замерла, с ужасом вглядываясь Светику в лицо.

Девочка лежала неподвижно, остекленевшие глаза смотрели вверх, из носа по мертвенно-бледному лицу к подушке протянулась тонкая красная струйка. Олеся выронила кружку и осела возле кровати. Потом она пыталась трясти Светика, убеждала проснуться и поговорить с ней и даже ругала дочь, не реагирующую на материнские слова, но все было тщетно…

Когда сознание покинуло ее, Олеся не помнила. Очнулась она от солнечного света, бьющего ей в лицо. Оказалось, что она полулежит на полу, навалившись на кровать Светика и уткнувшись лицом в безжизненное детское тело. Олеся попыталась встать, но ногу внезапно пронзила резкая боль, и она со сдавленным криком рухнула на пол. Раненная во время ночной вылазки за водой нога посинела и распухла, став размером с бревно. Бережно