Коштуница сказал иностранным журналистам:

— Избавляясь от Милошевича, мы освобождаем политику от яда, который ее отравлял.

28 июня власти Сербии передали Милошевича Гаагскому трибуналу.

Еще в мае 1999 года Международный трибунал обвинил Милошевича (он еще был президентом) в преступлениях против человечности — убийствах, депортациях, нарушении законов и обычаев войны в Косове с 1 января по 22 мая 1999 года «по политическим, расовым и религиозным соображениям».

8 октября 2001 года Милошевичу предъявили еще одно обвинение — в причастности к массовым «этническим чисткам», убийствам и преследованиям хорватов на территории Хорватии в период с 1 августа 1991 года по июнь 1992 года.

22 ноября 2001 года последовало еще одно обвинение — в геноциде во время войны в Боснии и Герцеговине в 1992–1995 годах.

Судебный процесс по делу Милошевича начался 12 февраля 2002 года. Он умер в марте 2006 года в камере гаагской тюрьмы, ожидая вердикта по своему делу.

Его жену, Мирьяну Маркович, подозревали к причастности к убийству премьер-министра Сербии Зорана Джинджича. Против сына бывшего президента Югославии Марко Милошевича на родине возбудили уголовное дело по обвинению в покушении на убийство. Говорят, что Марко с женой и сыном, покинув страну по поддельным документам, пытался укрыться в Китае. Но в Пекин его не пустили. Зато приняли в России.

Жизнь министра иностранных дел кажется завидно веселой и увлекательной. В реальности она представляет собой бесконечный конвейер переговоров и совещаний. Если перелистать дипломатический паспорт министра, можно позавидовать: министр иностранных дел был везде. Но практически ничего не видел. Одинаковые машины с бронированными стеклами, одинаковые гостиницы, одинаковый протокол, одинаковые комнаты для переговоров, где сидят одинаково одетые люди, обеды и ужины со стандартным набором блюд и заранее известными тостами. Возможность поговорить с коллегой-министром где-то за городом или в сауне воспринимается как подарок судьбы.

Министр должен всегда идеально выглядеть — чисто выбрит, безукоризненно подстрижен, рубашки и костюм идеально выглажены, галстук подобран точно в тон, туфли начищены до блеска. Об этом в командировке министр заботится сам. Министр иностранных дел — не генерал, ему ни адъютант, ни ординарец не положен. У него есть охрана, которую он может о чем-то дружески попросить, но не обо всем. Постирать и погладить вещи — это берет на себя гостиница. А Игорь Иванов даже сам таскал свой портфель. Один из его заместителей не выдержал:

— Игорь Сергеевич, давайте я портфель понесу, а то как-то неудобно.

Не отдал, сам нес.

Главное для министра иностранных дел — обладать хорошим здоровьем, удовлетворяться коротким сном, уметь работать в самолетах, машинах и вообще везде и всегда.

Вот как это происходит. Каждый год в сентябре министр прилетает в Нью-Йорк на открытие сессии Генеральной Ассамблеи ООН. За неделю он должен успеть поговорить с несколькими десятками министров — для дипломатов, представляющих маленькие государства, это единственная возможность увидеть российского министра.

Работа начинается на борту спецсамолета, пересекающего океан, и заканчивается в том же самолете, на подлете к Москве, хотя на обратном пути обычно находится время для дружеских посиделок в просторном министерском салоне. Министру иностранных дел предоставляется самолет из правительственного авиаотряда «Россия». Вместе с министром летят его заместители и помощники, которые держат постоянную связь с Москвой и продолжают составлять различные документы.

А неделя в Нью-Йорке состоит из череды бесконечных встреч с коллегами-министрами. В здании российского представительства при ООН на первом этаже есть две комнаты для переговоров. Первого гостя проводят в правую комнату, где его ждет министр. Пока идут переговоры, появляется уже следующий гость, его ведут в левую комнату. Ровно через полчаса министр прощается с первым гостем, пожимает ему руку и из правой переходит в левую комнату, где его ждет новый гость. Следующие переговоры начинаются без перерыва. От ближневосточного конфликта надо мгновенно переключиться на афганский, а от взрывоопасной ситуации вокруг Косова перейти к давней проблеме разделенного Кипра.

Переговоры продолжаются и за обеденным столом, когда не столько едят, сколько разговаривают.

— У нас был общий обед с министрами стран — членов Европейского союза, — рассказывал Иванов. — То есть это для них был обед. Все обедали и задавали мне вопросы, я отвечал.

Зато сессия Генеральной Ассамблеи ООН позволяет сразу обсудить все горящие проблемы. В Организации Объединенных Наций очень демократичная атмосфера, где все быстро знакомятся и обходятся без традиционного протокола.

Сама практика современной дипломатии настраивает на поиски компромисса. Конечно, Россия, как постоянный член Совета Безопасности, может блокировать любое решение, наложив вето на резолюцию, которая ей не нравится. Но Сергей Лавров, когда был российским представителем в ООН, воспользовался правом вето всего несколько раз. Он объяснял мне это так:

— Да, мы можем раз наложить вето, второй раз наложить вето. И что будет? Это приведет к тому, что другие страны махнут рукой на ООН и начнут действовать в обход нас. И что толку потом возмущаться? Нужно достигать компромисса.

Игорь Иванов был первым за многие годы специалистом по европейским делам, занявшим кресло министра. Возникли предположения, что он замкнется на отношениях с Европой и отодвинет отношения с другими регионами на задний план. В реальности произошло иначе. Он легко передал европейские дела другим, потому что эту сферу он прекрасно знал и понимал, когда понадобится его личное вмешательство. Важнее всего было завязать отношения с американцами.

— Американцы прагматичны, они уважают тех, кто отстаивает свои интересы, — говорил мне Иванов. — Я придерживаюсь именно такой линии.

По мнению специалистов, вести переговоры с американцами — это особое искусство. Надо учитывать их менталитет, особенно когда представляешь страну, находящуюся в довольно сложном положении. Американцы не любят партнеров-жалобщиков, которые просят войти в их положение. Так можно разговаривать с европейцами. Американцы воспримут это как слабость. Не нужно петушиться, но надо быть прямым и твердым. Американцы уважают сильного партнера. Можно представлять слабую страну, но быть достаточно сильным на переговорах. Американцы любят ясность. Они не любят играть. Классическая дипломатия им не подходит. Нужна определенность.

Классическая дипломатия предполагает недосказанность: я говорю тебе правду, но не всю правду. Современная дипломатия так стремительна, что не остается времени на недосказанность. Приходится говорить прямо, как есть, иначе будет потеряно дорогое время. В отношениях с Соединенными Штатами нужно прежде всего доверие. Когда доверие исчезает, возникает подозрительность, которую никакими силами невозможно развеять. Приводит это к тому, что уже никто никому не верит. Все уверены, что другая сторона сознательно идет на конфронтацию и вынашивает коварные замыслы.