— Нет, только не это! — хрипло оборвал главврач. — Молодой человек — специалист. Он разберется.

В этот миг стоящий у стены холодильник замурлыкал и затрясся. Удивившись, я подошел к нему и открыл дверцу. В морозильной камере вспыхнула белая лампочка.

— В чем дело? — спросил я. — Работает же.

— А вы свет включите, — посоветовали мне.

Я захлопнул дверцу и щелкнул выключателем. Никакого эффекта. Тогда я достал из чемоданчика отвертку, влез на стул и, свинтив плафон, заменил перегоревшую лампу.

— Всего-то делов, — сказал я. — Ну-ка включите.

К моему удивлению, лампа не зажглась.

В коридор тем временем осторожно стали проникать тихие люди в пижамах.

— Святослав Игоревич, — печально спросил один из них, — а сегодня опять света не будет, да?

— Будет, будет, — нервно сказал главврач. — Вот специалист уже занимается.

Я разобрал выключатель и убедился, что он исправен. Это уже становилось интересным.

Справа бесшумно подобрался человек в пижаме и, склонив голову набок, стал внимательно смотреть, что я делаю.

— Все равно у вас ничего не получится, — грустно заметил он.

— Это почему же?

Он опасливо покосился на белые халаты и, подсунувшись поближе, прошептал:

— А у нас главврач со Снуровым поссорился…

— Михаил Юрьевич, — сказала ему ласковая врачиха, — не мешали бы вы, а? Видите, человек делом занят. Шли бы лучше поэму заканчивали…

И вдруг я понял, почему они вызвали аварийную и почему увольняется электрик. Главврач ведь ясно сказал, что света нет во всем здании. Ни слова не говоря, я направился к следующему выключателю.

Я обошел весь этаж, и везде меня ждала одна и та же картина: проводка — исправна, лампочки — исправны, выключатели — исправны, напряжение — есть, света — нет.

Вид у меня, наверное, был тот еще, потому что ко мне побежали со стаканом и с какими-то пилюлями. Машинально отпихивая стакан, я подумал, что все в общем-то логично. Раз это сумасшедший дом, то и авария должна быть сумасшедшей. «А коли так, — сама собой продолжилась мысль, — то тут нужен сумасшедший электрик. И он сейчас, кажется, будет. В моем лице».

— Святослав Игоревич! — взмолилась ласковая врачиха. — Да разрешите вы ему! Скоро темнеть начнет…

Главврач выкатил на нее и без того выпуклые глаза.

— Как вы не понимаете! Это же будет не уступка, а самая настоящая капитуляция! Если мы поддадимся сегодня, то завтра Снурову уже ничего не поможет…

— Посмотрите на молодого человека! — потребовал вдруг интеллигентный доктор. — Посмотрите на него, Святослав Игоревич!

Главврач посмотрел на меня и, по-моему, испугался.

— Так вы предлагаете…

— Позвать Снурова, — решительно сказал интеллигентный доктор. — Другого выхода я не вижу.

Тягостное молчание длилось минуты две.

— Боюсь, что вы правы, — сокрушенно проговорил главврач. Лицо его было очень усталым, и он совсем не походил на гипнотизера. — Елизавета Петровна, голубушка, пригласите сюда Снурова.

Ласковая врачиха скоро вернулась с маленьким человеком в пижаме. Он вежливо поздоровался с персоналом и направился ко мне. Я слабо пожал протянутую руку.

— Петров, — сказал я. — Электрик.

— Снуров, — сказал он. — Выключатель.

Несомненно, передо мной стоял виновник аварии.

— Ты что сделал с проводкой, выключатель?! — Меня трясло.

Снуров хотел ответить, но им уже завладел Святослав Игоревич.

— Ну вот что, голубчик, — мирно зарокотал он, поправляя пациенту пижамные лацканы. — В чем-то мы были не правы. Вы можете снова включать и выключать свет…

— Не по инструкции? — изумился Снуров.

— Как вам удобнее, так и включайте, — суховато ответил главврач и, массируя виски, удалился по коридору.

— Он на меня не обиделся? — забеспокоился Снуров.

— Что вы! — успокоили его. — Он вас любит.

— Так, значит, можно?

— Ну конечно!..

Я глядел на него во все глаза. Снуров одернул пижаму, посмущался немного, потом старательно установил ступни в положение «пятки — вместе, носки — врозь» и, держа руки по швам, запрокинул голову. Плафон находился как раз над ним.

Лицо Снурова стало вдохновенным, и он отчетливо, с чувством сказал:

— Щелк!

Плафон вспыхнул. Человек в пижаме счастливо улыбнулся и неспешно направился к следующему светильнику.

За мгновение до того, как вскочить и заорать дурным голосом, Николай Перстков успел разглядеть многое. То, что трепыхалось в его кулаке, никоим образом не могло сойти за обыкновенного горбатого окунишку. Во-первых, оно было двугорбое, но это ладно, бог с ним… Трагические нерыбьи глаза были снабжены ресницами, на месте брюшных плавников шевелили полупрозрачными пальчиками крохотные ручонки, а там, где у нормального честного окунька располагаются жабры, вздрагивали миниатюрные нежно-розовые, вполне человеческие уши. Правое было варварски разорвано рыболовным крючком — вот где ужас-то!

Николай выронил страшный улов, вскочил и заорал дурным голосом.

В следующий миг ему показалось, что мостки круто выгнулись с явной целью стряхнуть его в озеро, и Николай упал на доски плашмя, едва не угодив физиономией в банку с червями.

Ненатурально красный червяк приподнялся на хвосте, как кобра. Раздув шею, он отважно уставил на Персткова синие микроскопические глаза, и Николай как-то вдруг очутился на берегу — без удочки, без тапочек и частично без памяти.

Забыв моргать, он смотрел на вздыбленные перекошенные мостки, на которых под невероятным углом стояла и не соскальзывала банка с ополоумевшим червяком. Поперек мостков белело брошенное удилище — минуту назад прямой и легкий бамбуковый хлыст, а теперь неясно чей, но скорее всего змеиный, позвоночник с леской на кончике хвоста.

Николай, дрожа, огляделся.

Розоватая береза качнула перламутровыми листьями на длинных, как нити, стеблях.

Небо… Небо сменило цвет — над прудом расплывалась кромешная чернота с фиолетовым отливом. А пруд был светел. В неимоверной прозрачной глубине его просматривались очертания типовых многоквартирных зданий.

Николай охнул и мягко осел на лиловатый песок.

Мир сошел с ума… Мир?

«Это я сошел с ума…» — Грозная истина встала перед Николаем во весь рост — и лишила сознания.

Снять в июле домик на турбазе «Тишина» считалось среди представителей культуры и искусства делом непростым. Но художнику Федору Сидорову (коттедж №9) свойственно было сверхъестественное везение, актеру ТЮЗа Григорию Чускому (коттедж №4) — сокрушительное обаяние, а поэту Николаю Персткову (коттедж №5) — тонкий расчет и умение вовремя занять место в очереди.