чтобы заглянуть на квартиру отца (тот был в эвакуации в Новосибирске). Вспомнил его просьбу: «Пошарь в полке над дверью».

«К счастью, дом уцелел, квартира уцелела. Стекла, конечно, повыбивало, стены заиндевели». Косыгин встал на табурет у входной двери, сунул руку в глубину полки и вытащил оттуда одну за другой чекушки водки. Оказывается, у отца был обычай на Новый год прятать «маленькую» на память о прожитом годе. «Извлек оттуда бутылочки еще царской водки… Целый мешок набрал, потом в Смольном всех угощал»[153].

Его помощники (И. М. Андреев, А. С. Болдырев, А. Г. Карпов, А. К. Горчаков) также осматривали промышленные предприятия города, изучали состояние автомобильного, железнодорожного транспорта. Вечером Косыгин выслушал доклады помощников. Положение оказалось тяжелее, чем ожидали. Городской автомобильный транспорт к массовой эвакуации людей не подготовлен. В критическом состоянии железная дорога: не хватает паровозов, горюче-смазочных материалов, топлива, деталей. Многие машинисты, ремонтники, путейцы просто не могут работать из-за сильного истощения. Ряд железнодорожных участков нуждается в срочном ремонте, несколько станций — в прикрытии средствами ПВО, которых по-прежнему не хватает.

Вывод неутешительный: ситуация в сравнении с летом — осенью 1941 года мало изменилась. Еще тогда он и его сотрудники отметили: «Крайне медленная, вяло организованная эвакуация… И когда спохватились, настоящей твердой службы по эвакуации не было создано… Надежда существовала, что фронт будет прорван… Потому даже в октябре, ноябре не были подготовлены эвакопункты. Не был подготовлен транспорт для эвакуации. Не думали, чтобы сохранить подводников, машинистов, шоферов и т. д. Не готовились всерьез…»[154] Это — нелицеприятная оценка всей партийно-хозяйственной верхушки города, и в том числе Жданова.

Блокаду Ленинграда Косыгин воспринимал через цифры и факты, имена и действия. Ресурсы на предприятиях, количество необходимых продуктов, число жертв и эвакуируемых и прочее, прочее, прочее…

Сумел уговорить Л. П. Берию прислать в Ленинград сотрудников НКВД из тыловых областей, чтобы сменить ленинградских милиционеров, «валившихся с ног» от голода.

Он не оставил ни строчки о блокадном городе, за исключением совершенно «казенного» предисловия к сборнику 1968 года — воспоминаниям блокадников. Жизненный — в прямом и переносном смысле — эпизод с его участием описал помощник А. С. Болдырев.

По занесенной снегом пустынной улице двое мальчиков лет 11–12 тянули санки, на которых лежал умерший — еще один парнишка — друг их или сосед по школьной парте. Картина типичная для тех дней и мало кого из ленинградцев удивлявшая. Так свозили покойников по всему городу.

Что-то заставило Косыгина остановить автомобиль у этой горестной процессии. Он поинтересовался у ребят, кого они везут хоронить. Те не успели ответить, как Алексей Николаевич заметил, что у мальчика, лежащего на санках, дрогнуло веко. Может быть, в эти последние мгновения уходящей из него жизни сквозь забытье он услышал голос, похожий на отцовский? Косыгин взял ребенка на руки, тот стал приходить в себя. Косыгин распорядился, чтобы мальчика отогрели, покормили, а затем эвакуировали из Ленинграда[155].

После войны, как ни расспрашивали Алексея Николаевича об этом случае, рассчитывая получить подтверждение или опровержение, он «не мог его вспомнить» — или, скорее, не хотел вспоминать[156]. Может быть, считал, что «миссия государственного деятеля» — организовать спасение всех, а не каждого поодиночке?

От помощников Косыгин получал информацию о производственных ресурсах, оборудовании, приборах, запасах крайне необходимых на «Большой земле» цветных металлов. Алексей Николаевич распорядился в кратчайшие сроки подготовить перечень материалов и оборудования, которые можно вывезти из Ленинграда без ущерба военно-промышленному комплексу города.

Позже он с горечью признавал необходимость «выбирать» — кого или что вывозить: «И людей вывозили, и оборудование. Одновременно… Так и решали, и то, и другое. А как тут еще можно выбирать? — Но приходилось выбирать…»[157]

21 января 1942 года на заседании Военного совета Ленинградского фронта и Ленинграда обсуждался вопрос о массовой эвакуации жителей города и раненых из госпиталей. После окончания заседания Косыгин по прямому проводу связался со Сталиным и доложил ему о планируемых мероприятиях. 22 января ГКО выпустил постановление об эвакуации из Ленинграда не менее 500 тысяч человек.

Начинать надо было с коммуникаций. Путь был один — через Ладожское озеро. К нему от Ленинграда вела Ириновская железнодорожная ветка. На станции Борисова Грива, что примерно в десяти километрах от озера, решено было создать основной пункт эвакуации населения. Для транспортировки от станции к берегу туда стянули все городские автобусы. Параллельно осуществлялся и ремонт железнодорожной ветки — подымалась насыпь, менялись шпалы, проверялся крепеж рельсов. Уже 22 января к Борисовой Гриве двинулись первые поезда, к началу февраля из Ленинграда отходило два, в марте — до пяти составов. По распоряжению Косыгина паровозные бригады формировались из железнодорожников Ярославской и Горьковской областей — более готовых к нагрузкам, чем ослабевшие от голода ленинградцы.

За блокадным кольцом 20 февраля 1942 года открыли движение по железнодорожной ветке от станции Войбокало до поселка Кабона. Это позволило сократить пробег машин и оживило сообщение блокадного города с «Большой землей».

Три-четыре раза в неделю Косыгин приезжал на станцию Борисова Грива. Объезжал все эвакопункты, проверяя, как они готовы к приемке и отправке людей и грузов, как осуществляется подготовка пунктов ремонта автомобильной техники и противовоздушной обороны. Часто видели Косыгина на важнейшем узле всей эвакосистемы, станции Жихарево, в пунктах за блокадным кольцом — на восточном берегу Ладожского озера.

Казалось, он никогда не уставал и не чувствовал тягот. А. С. Болдырев вспоминал:

«Как-то он остался ночевать в Жихарево. Поздно вечером… собрались спать. Небольшого роста Карпов [помощник Косыгина, с которым в 1941-м были в Харькове. — В. Т.] улегся на короткую кровать, Алексей Николаевич — на обычную. Пока он раздевался, я вышел в коридорчик и вернулся с двумя полушубками, которые начал раскладывать на полу. Алексей Николаевич, приподнявшись, некоторое время смотрел на мои приготовления, а затем тоном, не терпящим возражения, сказал:

— Вы что это надумали? На полу дует, кровать у меня широкая — марш ко мне…

Я начал было отговариваться, но он решительно подвинулся к стене, положил рядом со своей подушкой вторую, и я бочком примостился рядом»[158].

Косыгин решительно взялся за увеличение выпуска продукции на крупнейших ленинградских заводах. Предложил сконцентрировать производство на предприятиях с наибольшим количеством исправного оборудования, а также определять номенклатуру выпускаемых изделий для каждого завода отдельно. Благодаря этому удалось «расконсервировать» и перевести на выпуск военной продукции около 200 предприятий города, остановив 76 заводов и фабрик[159].

С докладом Сталину о ситуации в Ленинграде Косыгин прибыл в Москву 26 февраля. Докладывал 25 минут в присутствии В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, Л. П. Берии, А. И. Микояна, Л. М. Кагановича и Н. А. Вознесенского[160]. Сталина интересовало, как спасать