Отец, бледнея еще сильнее, почесал лоб. Задумчиво огляделся. На меня он смотреть не решался.

— Да ничего ведь и не случилось…

— Действительно. — Ухмыльнулся я.

У меня глаз задергался от напряжения. Неужели, ему проще терпеть выходки взрослого сына, чем просто быть мужиком?

— Сейчас все приберем. — Сладеньким голоском пропел он. — Тут ведь немного.

— Да, приберите. — Кивнул я. Зевая, приобнял расстроенную мать. — Люблю тебя, мамочка. Ты у меня самая лучшая.

— Клоун! — Всхлипнула она, закрываясь от моих поцелуев. — Уйди, прошу тебя. — Отпихнув меня от себя, ткнула пальцем в мужа: — А ты потакай ему дальше. Посмотрим, что из него вырастет. Сегодня это, а завтра будет деньги на проституток у тебя просить, дашь ему?

— Можно, да? — Не удержался, съязвил, подмигнув отцу. — Бать, если можно, я бы эту графу включил в карманные расходы, как обязательную. У тебя случайно нет скидочной карты на их услуги?

Голова отлетела набок от звонкой пощечины. «Как же больно…» Открыл рот, проверяя, двигается ли челюсть. Приложилась мать славно.

Второй удар за вечер — везет же мне.

— Бессовестный! — Прижимая ушибленную о мое лицо руку к груди, она сморщилась, чтобы не зареветь.

— Прости, мам, — прошептал сдавленно.

Кто-то из музыкантов, продолжающих собирать инструменты, кашлянул, наблюдая за неприглядной сценой.

— Не трогай меня! — Обойдя кольцо моих рук, мама быстрым шагом направилась к дому. — В конец озверел уже!

Поглаживая щеку, посмотрел ей в спину.

— И не жалко тебе ее? — Сдавленно прошептал отец.

Мое горящее от пощечины лицо искривилось болью:

— А тебе?

— Ты не понимаешь… — Начал он и осекся, обводя взглядом нечаянных свидетелей.

Музыканты торопливо опустили глаза на аппаратуру.

— Ты прав. — Сплюнул на траву ему под ноги. — Не понимаю. И никогда не пойму. Это выше моего понимания. Это… мерзко!

Развернулся.

— Если я расскажу, это убьет ее… — Ухватил меня за локоть.

Повернулся к нему, высвобождаясь от захвата:

— Надеюсь, тебе сладко спится ночами. Папа.

— Я уже много раз тебе объяснял. — Заикаясь, тихо проговорил он.

— Что именно? — Шагнул к нему. — Что ничего не произошло? Что мне показалось? Так ты сказал? Но это смешно. И ты это знаешь.

— Ты все преувеличиваешь. — Его грудь вздымалась от частого дыхания.

Я не мог дальше смотреть в это наивное лицо. Он, правда, свято верил в то, что ничего страшного не произошло. Не испытывал никаких угрызений совести. Ничего. Для него все случившееся было абсолютно нормальным. Приемлемым. Простым, как дважды два. Вот только для меня — нет. И я не собирался этого вот так оставлять.

— Она. Была. Моей. Девушкой. — Сказал дрожащим голосом едва слышно.

Боль вырвалась из моей груди большой черной птицей и вспорхнула к небесам.

— Рома… — Отец потянулся ко мне.

Но тут же получил грубый удар по руке. Оттолкнув его, я развернулся и спешно направился в дом.

— Рома!

— Иди к черту! Слышишь? — И громче: — Иди ты к чер-ту!

Роман

Войдя в дом, направился прямиком в свою комнату. Хлопнул дверью и привалился лбом к холодной стене. Стоял, тяжело дыша, пока тело не прекратило дрожать. Сжал зубы, высекая фонтаны красных искр из глаз. Казалось, что мозги сейчас просто вспыхнут, настолько внутри все кипело, но, к счастью, ничего так и не произошло. Разве что от слез продолжало больно щипать веки.

— Да! — Взорвался криком, отвечая на завибрировавший в кармане телефон.

— Серега, ко мне, а ну, выходи!

— Какой еще Серега? — Зарычал, уставившись на дисплей.

Суриков. Ему-то что надо?

— А, привет, Романыч, — со смехом в голосе, — это я не тебе.

— Привет. — Опустил взгляд и тихо сполз по стене.

Все, что мне сейчас нужно, это бить, крушить, ломать. Сделать кому-нибудь очень больно, чтобы меня, наконец, отпустило. Я ужасно не хотел признаваться себе в том, что поселившееся во мне чувство было обидой. Называл его и злостью, и ненавистью, да как угодно, лишь бы не признавать, что это было обыкновенной обидой разочарованного мальчишки, который никак до сих пор не мог понять, почему отец так с ним поступил. Почему не подумал о том, что я буду чувствовать? Почему выбрал не меня?

Теперь я хотел, чтобы он страдал. Так же, как страдал я. Но любое мое действие в итоге приводило к тому, что доставалось ни ему, а маме. И от этого мне становилось еще только хуже.

Вот только остановиться, прекратить никак не получалось. Обратной дороги уже не было. Гниль обиды точила меня изнутри, отравляла, полностью контролируя все мысли и поступки. Она хотела, чтобы я точно так же отравил всё и всех, кто был со мной рядом.

— Слушай, ты там зверя не находил?

— Чего?

Мысленно включил обратный отсчет, чтобы взорваться, наорав на него. Десять, девять, восемь…

— Ну, зверя. — Пашка рассмеялся, что-то шепча кому-то, затем его голос снова стал слышен: — Да, короче, Настя говорит, что у нее в ящике с собой ёж был, а сейчас нет. Пропал.

— Ёж? — Желание взорваться мигом пропало.

— Ага.

Провел ладонью по лицу.

— В смысле, ёж?

— Да колючий такой.

— Если ты решил пошутить надо мной…

— Ох… На, поговори с ней сам.

Я поднялся, сел на смятую постель и уставился в потолок. В трубке зашуршало, затем послышался ее голосок:

— У меня там еж был! Настоящий! Дверца открылась, и он выбрался. Бегает, наверное, сейчас где-то там у тебя. Привет.

Мне послышалось, или она была действительно напугана?

— Привет, Ёжа. — Выдохнул, оборвав ее всхлипывания. — Постой, не части, объясни толком.

— У меня был ёж! — Сбивчиво. — Ёж!

— Ёж. — Едва не рассмеялся. — Ага.

— Настоящий, живой! По имени Сережа!

— У Ежовой был ёж. — Лег на подушку и сложил руки за голову. — Ёж по имени Серж.

— Да я не шучу-у! — Почти простонала.

— И ты принесла его с собой на вечеринку?

— Да! — Радостно.

— Хм. — Улыбнулся, представляя ее маленькое личико напротив своего. — В другой раз я бы удивился, но что-то мне подсказывает, что ты говоришь правду. Значит, ёж.

— Ага.