касты «кшатриев и париев» (кшатрии высшая военная знать, парии – бесправные, угнетенные). И вдруг от Толстого обличение Англии: «Кормится колониями».

1901: статья «Голод или не голод?» – публицистика потрясающей взрывчатой силы обличений. Оказывается, власть не может и даже порой не хочет спасать крестьянство от голода. И Толстой тут же напомнил своим читателям о голоде в Индии 1891 года: «Болезни, смерть».

Что в великой прозе? В ней тоже эхо индийской увлеченности Толстого и явно его желание напоминать читателям об этой стране. «Из записок князя Неклюдова. Люцерн» – здесь обжигающий монолог при упоминании Индии с обличением тех «цивилизованных», кто там «проливает кровь» и «совершает преступления». Рассказ «Суратская кофейная» и начинается-то со строки «Была в индийском городе Сурате кофейная…» «Крейцерова соната» в страстных рассуждениях о смысле жить вдруг упоминает буддизм, но, как растолковали комментатор В. Линьков, критически («неверие в возможности достижения счастья»). Тут же о том, что в весьма сходны обычаи устройства браков родителями в России и Индии, есть и о совпадении нравственных устоев у браминов, буддистов и у христиан. «Сказка об Иване-дураке и его двух братьях…». В ней причудливый сказ чертенёнка как он поспособствовал, чтобы один брат попросился у своего царя «завоевать индийского царя», да осечка: тот же чертенёнок сделал всё, чтобы «победил индийский царь». Читателям было раздолье искать «мораль сей сказки». «Война и мир»! В этом бездонном на исторические события романе идут в сценах начала войны 1812 года реплики французской солдатни, что Наполеон, покорив Россию, покорит Индию. Роман «Воскресение» – и здесь Индия: в рассказе англичанина-путешественника, да с упоминанием, что его русский слушатель «резко осуждал» одну из колониальных экспедиций (часть III глава XXIV).

Взялся Толстой даже за переводы и переложения индийского фольклора, и быть об этом увлечении специальной главке.

Хочется надеяться, что более внимательный читатель пополнит раздельчики дневников. публицистики и художественной прозы.

ИНДИЙСКАЯ ХРОНИКА В ГОД СМЕРТИ (1910)

Гений и в своем последнем – 82-м! – году жизни жил и многограньем творчества, и многоспектровыми оценками то радостей, то горестей жизни не только своей семьи, и не только России. Да всё это в густом замесе смятений чувств и настроений, что в конце концов (в полном смысле этого выражения) взорвалось уходом из дома умирать на махонькой станции.

Так осталось ли чувств и желаний приобщаться к Индии тогда, когда всё чаще под пером «Пока жив», «Жив, тоскливо», «Жив, но плох» и еще, ещё подобное при не раз выписанном бесподобном сокращении «е.б.ж.» – «Если буду жить».

Осталось и в преизбытке, как убеждаюсь. И доказательств тому огромно. Подсчитываю наиважное: в последние 300 с небольшим дней своей жизни Толстой сто с лишним раз той или иной мерой широты и глубины своих познаний обращается к Индии и к индийскому.

Это я обнаружил по записными книжкам, дневникам, эпистолярию-переписке в 90-томнике Толстого, по насыщенными фактами воспоминаниями «Лев Толстой» Александра Гольденвейзера (1875–1961), весьма приближенного к яснополянцу музыканта и «Яснополянским запискам» в 4-х томах замечательного словака Душана Маковицкого (1866–1921), секретаря Толстого. Этот иностранец догадался, как много потеряет человечество без «стенографирования» жизни гения, и потому приехал в Россию на 6 лет. И день за днем, а то порой час к часу, не расставался с карандашиком и записной книжицей, да при этом всячески скрывал такие свои намерения от «хозяина».

Итак, некоторые избранные мною факты в «индийскую» хронику 1910 года с именем Толстого.

…Запись Толстого в дневнике: «12 февраля: «Написал плохо письмо Буланже о Будде» – речь о предисловии Толстого к статье известного тогда индолога П. А. Буланже о Будде; попутно замечу, что этот знаток Индии упомянут в последнем дневнике Толстого более 10 раз. Вот запись Гольденвейзера 4 марта: «Мы вышли на крыльцо. Л. Н. показал мне на снегу где-то вычитанный им чрезвычайно остроумный индусский способ доказательств Пифагоровой теоремы». Запись от Толстого 12 марта: «Прочёл письмо своё Индусу и очень одобрил» (речь об уже упомянутом выше ответе Толстого на письмо из Индии).

Первая «индийская» запись Маковицкого в апреле – 3-е число. Она поведала. что Толстой провёл беседу о Будде, об одной из буддийских сект джеилистах, о браминах и мыслителе-современнике Рамакришне. О нем Толстой отозвался так: «Изречения его хорошие».

С кем разговор? С приехавшим в гости отменным знатоком Индии уже упомянутом мною Петром Алексеевичем Буланжэ. По запискам Маковицкого я ощутил, что писатель свой разговор с учёным провел вполне на равных.

5 апреля и еще три «индийских» дня. Читаю у Маковицкого же о том, что Толстой занимается переизданием «Круга чтения». Это известное сытинское в содружестве с яснополянцем просветительское издание. Полное поименование подскажет почему я ввел его в индийский сюжет биографии Толстого: «Круг чтения. Избранные, собранные и расположенные на каждый день Львом Толстым мысли многих писателей об истине, жизни и поведении. Издание второе, исправленное и дополненное Л. Н. Толстым и напечатанное под его личным наблюдением».

Сколько же в этой книге собрано для читателя-соотечественника об Индии! Кое-что прочитаем в главе «Толстой переводчик».

Наиважное свидетельство Маковицкого за 11–12–13 апреля. Писалось письмо единомышленнику Толстого В. Черткову: «Занимаюсь немного подготовлением народных книг об Индии и Китае…» Это Толстой перечитывал, как разъяснено в комментариях, «Священные книги Востока». Догадываюсь: он по-прежнему заботиться о «Круге чтения».

18 апреля. Вновь из записок Маковицкого: «Л. Н. рассказал про второй номер еженедельной индийской газеты ”The Garlylean”, сегодня полученной. Там две статьи его и сочувственное сопровождение к одной из них».

19 апреля в дневнике Толстого записи об Индии. Первая о том, что состоялась беседа с двумя иностранцами, которые долго жили в той стране. Толстой не скрыл своего интереса к ним: «Много расспрашивал».

Вторая запись: «От Индуса и книга, и письмо, выражающее понимание всех недостатков европ/ейской/ цивилизации, даже всей негодности ея». Это – о Ганди!

Кто же этот Ганди, что стал для яснополянца столь прочной душевной потребностью? Читаю у Толстого: «Очень близкий нам, мне человек»? Это Карамчанд Ганди (1869–1948), мыслитель и идеолог борьбы за свободу Индии от английского владычества, который попозже будет своим народом коронован почтеннейшим именем Махатма, что значит Великая душа, впрочем, как узнаем дальше, и Толстого именно так будут называть в Индии.

И Маковицкий тоже запечатлел особый интерес нашего великого мыслителя к книге индийского великого мыслителя: «Л. Н. прочел вслух отдельные места из книжки…» (Внимание читателя: в этой записи, подчиняясь нехитрому сюжету, я лишь упоминаю о факте переписки с Ганди. О чём она была быть рассказу в особой главе).

21 апреля – запись Гольденвейзера: «Л. Н. рассказал мне еще об интересных