– Я знаю многих людей в Вашингтоне, которым тоже не помешало бы поработать над этой проблемой. Причем их банковский счет даже близко не сравнится с вашим.

Уинстон смеется.

– Спасибо, что приняли мои извинения. Ладно, не буду вас отвлекать от… – Он указывает рукой на дверь туалета. – Ну, в общем, вы поняли.

Гвенди улыбается – этот новый, исправляющийся Гарет Уинстон нравится ей гораздо больше – и протягивает ему руку.

– Спасибо, вы очень добры.

Уинстон пожимает ей руку.

Он вдруг становится очень четким, очень ярким и как бы полностью сфокусированным, словно его подсветили изнутри, и все остальное вокруг него стремительно отодвигается куда-то вдаль. Уже потом, осмысляя случившееся, Гвенди вспомнит, что нечто подобное произошло, когда пульт управления оказался в ее владении во второй раз: она проникла в мысли психопата-маньяка, которого в местной газете Касл-Рока называли Зубной Феей. И когда ее давняя подруга Шарлотта Морган прочла ее мысли о пирамиде Хеопса.

Хотя Гарет Уинстон по-прежнему улыбается, внутри у него нет улыбки. Он никогда не улыбается внутри. Но он влюблен. Мужчина, в которого он влюблен, сидит за рулем автомобиля. Гарет – на пассажирском сиденье – глядит на него. Может быть, это невежливо – так разглядывать человека, но Гарет не в силах оторвать взгляд от такого прекрасного лица. Гарет считает, что это лицо белокурого ангела. Он отдал бы все, что имеет, лишь бы белокурый ангел позволил ему себя поцеловать.

Только в этой вспышке – она длится секунды две, максимум четыре – Гвенди видит водителя таким, какой он на самом деле. Его подлинное лицо – старое, изможденное и гниет изнутри. Глаза мутные от катаракты. Нижняя губа, потерявшая всю упругость, отвисает настолько, что видны черные зубы. У Гвенди мелькает ужасная мысль, что в скором времени Ричард Фаррис будет выглядеть точно так же.

Машина большая. И старая. Огромный зеленый капот – такой ослепительно-яркий, что на него больно смотреть. Надпись на широченном рулевом колесе…

Уинстон резко отдергивает руку, прерывая рукопожатие. Он смотрит на Гвенди широко распахнутыми глазами.

– Господи, женщина! – Теперь в его голосе нет смиренного «прошу прощения». Есть только злость. И страх. – Что это было?

– Не знаю, – говорит Гвенди. Видение уже блекнет. Если в ближайшее время ей не удастся уединиться с записной книжкой, оно исчезнет, как сон через десять минут после пробуждения. – Наверное, статическое электричество.

Доктор Дейл Глен, проплывающий мимо, говорит, не отрывая взгляда от экрана своего планшета:

– Скорее всего. Здесь оно повсеместно.

– Неслабо так шибануло, – говорит Уинстон и выдает натужный смешок, больше похожий на надпись в комиксе: Ха! Ха! – Прошу меня извинить, сенатор. Мне надо ответить на письма.

Он плывет прочь, оставив Гвенди у двери туалета. Открыть дверь получается только со второй попытки. Проплывающий мимо Адеш интересуется, все ли в порядке. Гвенди ничего не говорит – боится, что голос ее подведет, – но кивает. Ее волосы колышутся над головой, словно водоросли в воде. Она наконец открывает дверь и вплывает в кабинку. Находит кнопку, которая включает надпись «ЗАНЯТО» на наружной панели (двери в общем отсеке не запираются на замки, так положено по технике безопасности, на случай если кому-то из членов экипажа вдруг станет плохо) и пытается поднять крышку на унитазе. Крышка не поднимается. Зажигается красная надпись: «ВКЛЮЧИТЕ НАСОС».

Точно. Гвенди чуть не забыла (теперь она многое забывает). Она нажимает кнопку справа от унитаза, и красная надпись гаснет. Раздается глухой гул, в глубине унитаза включается устройство, задача которого – не дать содержимому вылететь в унитаз, а оттуда разлететься по кабинке. Ей вдруг приходит в голову, что если Кэти сейчас сидит у приборной панели, она наверняка видела, как зажегся и тут же погас предупредительный световой индикатор. А если не видела Кэти, то видел Сэм Дринкуотер или Дэйв Грейвс. Гвенди надеется, что они не обратили внимания. Скорее всего, так и есть. Но все равно это очень нехорошо. Забыть такую элементарную вещь – это определенно О.Н.

Гвенди приспускает комбинезон, садится на унитаз и поворачивает круглую ручку настройки до нижней отметки. Появляется легкое всасывающее ощущение. Оно означает, что ее моча уйдет вниз, а не расплывется по унитазу, собравшись в шарики. Гвенди сидит, закрывая лицо руками. Что-то произошло, когда она прикоснулась к руке Гарета Уинстона. Что-то важное. Что-то, связанное с машиной. Или даже с двумя машинами разных цветов? Может быть, это связано с Райаном. Или нет. Может быть, у нее в голове все смешалось: письмо Норриса и ее странное видение с участием Уинстона.

Что бы это ни было, теперь все прошло.

Что со мной происходит? – думает Гвенди. Что, черт возьми, происходит?

Возможно, она сможет вспомнить, если съест еще одну шоколадку. Мысль заманчивая, но нет. Лучше не надо. Даже одна шоколадка могла быть опасной, и, возможно, это видение не так уж и важно.

Да?

Экипаж и пассажиры «Орла-19» наблюдали МФ-1 на последних шести витках орбиты. Поскольку траектории каждого витка немного разнятся – на экранах компьютеров они образуют рисунок в виде веера, – иногда станция была «сверху», иногда «снизу», но всегда справа по борту, и это зрелище каждый раз потрясало.

– Почти как в «Космической одиссее», – говорит Реджи Блэк, когда они совершают последний нестыковочный виток, пройдя меньше чем в 25 милях от МФ. – Только у МФ не два кольца, а одно.

– Зато у нее больше лучей, – отвечает Джафари. Они с Реджи смотрят в иллюминатор, расположившись плечом к плечу. Гвенди парит над ними. – В фильме, кажется, было четыре.

Из контрольного отсека Сэм Дринкуотер говорит:

– МФ очень похожа на версию Кубрика. Надо помнить, что искусство не всегда подражает жизни. Иногда бывает и наоборот.

– И что это значит? – раздраженно бурчит Гарет. Он тоже смотрит на МФ-1, но поскольку правый иллюминатор занят, ему приходится разглядывать станцию на экране планшета. Наверное, поэтому он и злится.

– Это значит, что люди, которые проектировали МФ, видели фильм, – говорит Сэм. – Может быть, еще в детстве. В их представлении именно так и должна выглядеть космическая станция.

– Вот еще глупости, – говорит Гарет. – Станцию построили именно так, потому что форма всегда следует за содержанием. А не потому, что какой-то космический инженер посмотрел фантастический фильм в пятилетнем возрасте.

Сэм не спорит. Может быть, потому, что Гарет – платный пассажир (Гвенди видела конфиденциальную предполетную документацию, и в некоторых документах Гарета Уинстона – и саму Гвенди – называли «гусями», что на старом пилотском жаргоне означает пассажиров). Или, может быть, Сэму просто неинтересен предмет разговора. Как бы там ни было, Гвенди согласна с Сэмом. Ей самой не раз приходило в голову, что создатели умных часов «Apple Watch» наверняка вдохновлялись наручной рацией Дика Трэйси.