— У меня тоже порылся!

Я даже присвистнул — этот ловкач действительно успел не только меня обшарить, но и других посетителей. Явный профессионал своего сомнительного дела.

— Вот этот меня ударил, — Корявый кивнул на меня, словно ища поддержки у милиционеров.

— Это правда? — строгим голосом уточнил старший сержант и незаметно подмигнул.

— Пришлось, — я не стал обманывать. — Проверьте карманы его пиджака, он туда тянулся, не исключено, что там нож.

— А вот это в корне меняет дело, — милиционер повернулся к бандиту и посмотрел на него совсем другими глазами. — Петренко, проверь.

Второй милиционер, молча кивнув, обыскал по моей подсказке карманы Корявого и вытащил оттуда огромное остро заточенное шило.

— Вот и все, — с каменным лицом сообщил старший сержант моментально поникшему вору. — Так бы легко отделался, а с оружием отъедешь теперь по полной программе. А вам, гражданин, и всем, кто помогал, объявляется благодарность от лица советской милиции. Вы помогли задержать опасного рецидивиста, который недавно освободился из мест лишения свободы — Сеньку Корявого.

Милиционер крепко пожал мне руку, а потом всех потерпевших пригласили писать заявления на еще более сникшего вора. Так завершился мой пятничный вечер. И не скажу, что плохо! Во-первых, я все-таки смыл с себя остатки красителя, а во-вторых, в моей голове созрел план сразу двух материалов: заметки о банной преступности и очерка о банной культуре.

Этим я и займусь на досуге. Если так и дальше пойдут дела, то следующий номер газеты будет готов и собран еще до выхода текущего.

Лишь бы не вышло какой-нибудь чертовщины.

* * *

Остаток вечера я решил провести в лучших отечественных традициях — дома перед телевизором. Погода испортилась, лил уже настоящий осенний дождь, противный и холодный. А потому я запланировал совместить приятное с полезным: отдохнуть, набраться сил и восполнить пробелы в знаниях об эпохе, в которой очутился.

Для начала я приготовил себе ужин — настоящую жареную картошку на настоящем подсолнечном масле! С невероятно одуряющим ароматом! Еще бы соленый огурчик из бочки, как в детстве, когда мы с родителями ходили на городской рынок. Кстати, если завтра-послезавтра погода позволит, как раз можно будет его посетить. Купить колхозных продуктов, да и в целом посмотреть, что и как, послушать народ.

А пока я самозабвенно вдыхал божественный аромат шкворчащих нарезанных корнеплодов, неся к покрытому клеенкой столу закопченную сковородку. Поначалу, кстати, возник легкий конфуз: она была без ручки, и я уж было подумал, что придется идти в хозяйственный магазин за новой. Но потом вспомнил, как раньше готовила мама, и, порывшись в кухонном столе, нашел чапельник. Ту самую съемную ручку для сковородок. Очень удобно, кстати, когда у тебя на малюсенькой плите их много, и ты по очереди снимаешь или ставишь их при помощи этого чапельника.

Сковороду я водрузил на специальную металлическую подставку на ножках — таких тоже было много в нашем доме в восьмидесятых и даже в начале девяностых. Это потом появились пробковые кружки и квадратики, а в те времена пользовались кондовыми, но такими милыми вещицами.

Так что я, сжевав жареную картошку с ноздреватой черняшечкой и запив это все черным грузинским чаем, улегся перед телевизором. Рядом пристроился Васька, которому тоже досталось от моего ужина — вот ведь неприхотливый советский кот, даже картошку ест!

А на экране «Радуги» тем временем началась программа «Время». Там еще раз обсудили недавнюю встречу Горбачева и Рейгана, потом рассказали об отважном докторе Хайдере, продолжающем свою голодовку возле Белого дома в Вашингтоне. Напомнив, что знаменитый астрофизик требует ядерного разоружения, ведущий перешел к новостям из чернобыльской зоны. Там уже подходило к концу строительство объекта «Укрытие», и его вот-вот должны были ввести в эксплуатацию.

Почувствовав, что вот-вот усну, я сомнамбулой добрел до «ящика» и, выключив его, вернулся в постель. Не тут-то было! За окном вдруг забренчала гитара, и юношеский голос затянул: «о-о-о-о, но это не любовь»[18]. Пел парень неплохо, но из-за того, что отчаянно пытался скопировать манеру Виктора Цоя, в итоге получалось ужасно. Видимо, не я один был такого мнения, потому что кто-то из соседей вежливо попросил музыканта удалиться. Тот что-то неразборчиво пробурчал в ответ, и гитара стихла. Интересно, какой вообще смысл сидеть поздним октябрьским вечером под дождем? Во-первых, инструмент намокнет, а во-вторых, сам гитарист рискует подхватить пневмонию.

Мне даже стало интересно, и я, в очередной раз поднявшись с кровати, подошел к окошку. Дождь по-прежнему лил, на улице было промозгло, но теперь мне хотя бы стало понятно, что неизвестный парень все же оказался предусмотрителен. Я как-то не обращал внимания, что во дворе моего дома на краю детской площадки расположился прикрывающий песочницу навес-«грибок», раскрашенный под мухомор. Там и прятался от непогоды музыкант.

Я уж было решил, что он тихо посидит и уйдет, но тут на сцене появились новые действующие лица. Трое парней, которым тоже почему-то не сиделось дома, уверенным шагом направились к детскому «грибку». Одеты они были в одинаковые кожаные куртки и широкие штаны в черно-белую клетку. Головы их прикрывали кепки-восьмиклинки. И если я что-то понимаю в уличной жизни, то парня с гитарой сейчас, скорее всего, будут бить.

В такие моменты человек со стороны становится перед выбором: притвориться, что его нет, и спрятаться в раковину или рискнуть. Лично я с детства привык вступаться за тех, кого лупят толпой. С друзьями у нас в этом плане было полное взаимопонимание, и мы даже несколько раз вступали в схватку с гребцами, чья тренировочная база располагалась на берегу Любицы. Те приняли нашу сплоченность с уважением и перестали трогать, мы даже потом вместе купались. А потому и сейчас передо мной не стоял вопрос, вмешиваться в намечавшуюся драку или же отступить.

Доставшееся мне тело Евгения Кашеварова не отличалось подтянутостью, и боец из меня сейчас был никудышный. Но я рассчитывал не на силу, а на искусство убеждения вкупе с возрастом — как-никак, но на дворе Советский Союз, и уважения к старшим намного больше. Если же эти трое решатся на схватку, что ж… Бдительные соседи, надеюсь, оперативно вызовут милицию.

Одевшись, я спустился по темной лестнице и вышел из подъезда. Консьерж уже спал в своей комнатушке, что ему выделили в нашем доме. В ночные часы он не дежурил, как и его коллеги из соседних подъездов. По лицу хлестнул мокрый ветер, холод пронизал до костей еще недавно уютно лежавшее в теплой постели тело. Но я решительно пошел вперед по направлению к детской площадке.

— Вот ты такой молодой, а куришь, — наставительно говорил самый крупный из парней поникшему гитаристу. — Зачем себя гробишь?

— Извините, — бормотал патлатый юноша, отдаленно напоминавший молодого Мика Джаггера. — Я больше не буду. Я брошу. Можно, я домой пойду?

— И вообще, ты что на детской площадке с гитарой своей делаешь? — продолжал распекать музыканта крупный. — Признайся честно, буянил? Может, ты выпивший?

— Да трезвый я! — взвился парень. — И не буянил! Пел сначала, но меня попросили, и я закончил…

— Вот тут молодец, — похвалил его собеседник, явно лидер компании крепышей.

— Добрый вечер, товарищи! — бодро произнес я с безопасного расстояния.

Не потому, что боялся, а по той простой причине, что никогда нельзя подкрадываться сзади к людям, если не желаешь конфликта. А так мое появление не стало для крепышей неожиданным, и они развернулись пусть настороженно, однако при этом без явной агрессии.

— И вам, — голос вожака был расслабленным, но его тело говорило о собранности.

Руки вынуты из карманов, поза слегка напряженная, как у спортсмена, готового к броску, глаза внимательно прищурились. Его приятели, между тем, тоже развернулись и встали так, чтобы одновременно контролировать и меня, и незадачливого гитариста. Кажется, первыми в драку они не намерены лезть. Это хорошо.

— Я из этого дома, — я махнул рукой в сторону подъезда. — Молодого человека действительно попросили не играть на гитаре, и он сразу же послушался.

— А вы чего тогда вышли? — поинтересовался вожак.

— Подумал, что юноша его возраста не должен сидеть во дворе ночью и под дождем, — ответил я. — Решил, вдруг какая-то беда приключилась. Выхожу, а тут как раз вы.

— Можете возвращаться домой, гражданин, — сухо сказал лидер крепышей. — Ничего дурного тут не происходит. Мы как раз говорили с этим… лабухом о том, что нельзя беспокоить добропорядочных жильцов своим курением и пьяными песнями.

— Я не пил! — взвился было парень, но тут же затих под строгими взглядами приятелей крупного.

— Предлагаю всем разойтись, —