Алексей, узнав об этом, почувствовал себя в безопасности. «Эта девушка как раз для меня», – вероятно, подумал он. Он очень удивился, когда узнал, что его девушка – противница не только официальных, но и гражданских браков. «С этого все начинается», – заявила она.

Не буду детально описывать то, что было дальше. Скажу лишь, что манипуляции, жертвой которых стал Алексей, были проделаны виртуозно. Через год Алексей почувствовал, что его подруга нужна ему как воздух. После того как она сделала попытку уйти (демонстративную) и разорвать отношения, Алексей, подгоняемый в том числе и сильной ревностью, сделал ей предложение, настаивая при этом, чтобы брак был официально оформлен.

Какое противоядие можно найти к манипулятивной операции «усыпление сомнений»?

Во-первых, важно осознавать, что противостоять использованию данной операции против вас гораздо проще, когда манипулятор все-таки озвучивает ваши сомнения («Ты, наверное, думаешь, что я обманщик?»). Дело в том, что эти вопросы узнаваемы и сразу насторожат нас. Гораздо сложнее ситуация в случае, если мы не понимаем, почему партнер говорит или делает что-то, усыпляющее наши сомнения или страхи и успокаивающее нас. Действительно его слова и поступки искренни или, может быть, он манипулирует нами? Разобраться бывает очень сложно.

Во-вторых, важно понимать механизм действия вопроса, вербализующего тайные страхи («Ты, наверное, думаешь, что я обманщик?»). Страхи эти тайные, мы обычно не высказываем их вслух, поэтому когда о них говорит другой человек (особенно если это делается неожиданно), чувствуем себя захваченными врасплох, смущенными. «Нет-нет, ну что вы», – бормочем мы, ведь это так невежливо – озвучивать подобные утверждения. Между тем именно это «нет-нет» и нужно манипулятору. И даже если вы выпалите: «Да, я действительно так думаю! Да, я действительно этого боюсь!» – манипулятор примется бойко приводить свои аргументы (а это вторая часть операции).

Поэтому давайте разберемся. Вовсе не обязательно обсуждать с манипулятором наличие или отсутствие сомнений (страха). Гораздо более сильным ходом будет честно признаться себе (а иногда и манипулятору), что мы на самом деле не знаем его намерений. У нас просто для этого нет достаточной информации.

– Ты, наверное, думаешь, что я обманщик?

– Я не знаю, чего ты хочешь. Просто не успел в этом разобраться.

– Ты, наверное, думаешь, что я обманщик? Да я помочь тебе хочу… Даже обидно, мы с тобой давно знакомы, а ты меня обижаешь такими предположениями…

– Откуда я знаю? Еще не разобрался, обманщик ты или нет. Там поглядим. (Про себя.)

В-третьих, если внимательно присмотреться к аргументации, которую приводит манипулятор (вторая часть операции), можно заметить ее ущербность, недостаточность и нелогичность. Рассмотрим предыдущий пример. Факт давнего знакомства ничего не говорит о намерениях человека, с которым мы имеем дело. Здесь налицо манипулятивная связка «давнее знакомство» – «отсутствие обмана»; кроме того, манипулятор разыгрывает обиду (очень удобно: вам же не хочется его обижать – и вы принимаете навязываемую связку). Кроме погрешностей самой аргументации вас должно настораживать также противоречие между словами, самой аргументацией и невербальным поведением (тоном, позой, мимикой, жестами) партнера.

Завершая обзор манипулятивных операций, построенных в рамках вектора воздействия на чувства и эксплуатации потребностей, обратимся к вопросу о мерах, снижающих нашу общую уязвимость по отношению к данным воздействиям. Использование приведенных тактик позволит не стать жертвой манипуляций данного типа:

– Внимание к собственным эмоциональным переживаниям. Манипуляции, построенные в рамках вектора воздействия на чувства и эксплуатации потребностей, распознаются лучше, чем какие-либо другие. Умея их распознавать, легче оперативно сосредоточиться и дать отпор. Ключом к распознаванию факта манипуляции служит, как уже упоминалось, любое изменение эмоционального фона потенциальной жертвы – сильные, неадекватные, странные, не соответствующие ситуации эмоции быстро дают нам знать о том, что нами пытаются манипулировать. Поэтому первая мера защиты от воздействий описываемой группы – это внимание к собственному эмоциональному состоянию, доверие своим эмоциям и ощущениям. Необычные эмоциональные переживания, как положительные, так и отрицательные, должны настораживать.

– Задерживание непосредственной реакции. Выше упоминалось о том, что манипулятор обычно рассчитывает на нашу первую, непосредственную, естественную реакцию в ответ на его воздействия. Импульсивная реакция – обычно именно та, которой добивается манипулятор. Поэтому в ситуации, когда у вас есть хотя бы малейшее подозрение на манипуляцию, нужно быть очень осторожным и осмотрительным, прежде чем что-либо сказать или сделать. Здесь может быть полезна любая пауза – пауза прежде, чем ответить, пауза в разговоре, во время которой вы, может быть, временно переключитесь на какое-либо другое занятие, дающее вам возможность выиграть время и сориентироваться в том, что происходит.

– Подготовка. Умение идентифицировать манипулятивные операции, распознавать искусственно созданные манипулятивные связки – центральный элемент защиты от манипулятивного воздействия данного рода. Это умение нарабатывается практикой и не возникает сразу – например, за два дня тренировки. Оно требует постоянного развития. Однако этот труд окупается с лихвой. Даже если вы не сразу найдетесь, что ответить манипулятору, по крайней мере, его реплики и поступки эмоционально не затронут вас в той мере, в какой это могло бы быть, – вы будете хорошо понимать, что происходит. Освоение же дополнительно вербальных (словесных) техник противостояния манипуляции сделает ваши реакции и осознанными, и технологичными.

В психологии мышление определяют как процесс отражения (моделирования) окружающего мира в его наиболее существенных взаимосвязях и взаимоотношениях. Человеческое мышление опирается на использование речи – именно за счет этого становится возможным обобщение и формирование отвлеченных понятий.

Понятие, как известно, обозначает, называет группу объектов, составляющих его объем. Например, бесчисленная группа объектов определенного назначения и конфигурации обозначается понятием «столы».

Понятно, что само по себе название этой группы предметов (выраженное в слове) может быть произвольным. Например, с ребенком можно поиграть, договорившись называть все столы (любой стол) каким-нибудь другим словом, скажем, словом «тук» («Глядите, сколько здесь туков», – скажет с удовольствием ребенок, придя в мебельный магазин). Моя дочь в шестилетнем возрасте называла бакалаврами сколопендр (есть такие насекомые специфического вида, с ними мы столкнулись, отдыхая в степном Крыму). «Ой, мама, какой огромный бакалавр, ты только посмотри!» – на этот крик сбегались отдыхающие со всего бара, некоторые – весьма почтенные люди («Я тоже хочу посмотреть на бакалавра»). Для ребенка – игра, однако она наталкивает на понимание важной закономерности: вроде бы все равно, называть сколопендру сколопендрой или как-нибудь иначе, сколопендре-то все равно, она не обидится, если ее назвать бакалавром. А для людей – нет, у них те или иные слова рождают вполне определенные ассоциации и эмоциональные реакции. Сравните, например, два обозначения одних и тех же дальних родственников, приехавших к вам погостить на пару месяцев: «гости» и «дармоеды». Два слова, которыми обозначают вроде бы одних и тех же людей. А отношение уже будет совсем разным, и первые, лишь наполовину осознанные эмоциональные реакции – тоже: «Ну что, как у нас дома дела? А дармоеды уже пришли или еще где-то ходят?» (Сравните: «Ну что, как у нас дома дела? А гости уже пришли или еще где-то ходят?»)