столу и сел напротив меня. Рудольф тоже придвинулся и встал у меня за спиной. Примитивнейший психологический прием – но ведь действовал. Присутствие Рудольфа, стоявшего вне поля зрения, изрядно давило на нервы и мешало сосредоточиться.

– Моя фамилия Тилли, – произнес Стройняшка. – Можете называть меня «агентом Тилли», или «агентом», или Тилли – как вам больше понравится.

– Идет, Стройняшка, – кивнул я.

Он медленно вдохнул и выдохнул.

– Ладно, – сказал он. – Почему вы просто не открыли нам дверь, мистер Дрезден? Так ведь было бы гораздо проще. Для нас всех.

– Я вас не слышал, – ответил я. – Я спал в подвале.

– Вздор, – подал голос Рудольф.

Стройняшка перевел взгляд с меня на Руди и обратно.

– Спали, говорите?

– Я ужасный соня, – подтвердил я. – У меня там, в лаборатории, под одним из столов коврик. Я частенько пользуюсь им, чтобы вздремнуть. Там тихо и уютно.

Стройняшка еще раз смерил меня внимательным взглядом.

– Нет, вы там не спали, – заявил он наконец. – Вас там вообще не было. В этом вашем подвале негде спрятаться – места слишком мало. Вы находились где-то еще.

– Где? – поинтересовался я. – Я хочу сказать, квартира у меня небольшая. Гостиная, ванная, спальня и подвал. Вы нашли меня на полу в подвале, куда ведет только один вход. Как по-вашему, где я еще мог находиться? Появился из воздуха?

Стройняшка сощурился. Потом покачал головой:

– Не знаю. Видывал я кое-какие фокусы. Как-то раз видел, как один тип заставил исчезнуть статую Свободы.

Я развел руками:

– Думаете, я проделал это с помощью зеркал или чего-то в этом роде?

– Возможно, – заметил он. – У меня нет удачного объяснения вашему внезапному появлению, Дрезден. А когда я не нахожу разумных объяснений, я становлюсь раздражительным. И тогда я начинаю копать, пока не докопаюсь до чего-нибудь.

Я ухмыльнулся. Не хотел, но не смог удержаться.

– Я спал у себя в лаборатории. Проснулся, когда вы, ребята, начали мне руки выкручивать. Думаете, я выпрыгнул из какой-то тайной камеры, так хорошо упрятанной, что вы не нашли ее, даже обыскав все помещение? Или возник из ниоткуда? Как вы думаете, какой из вариантов покажется убедительнее на суде по иску, который я вчиню полицейскому управлению и вашему бюро? Ваш или мой?

Выражение лица у Стройняшки сделалось чуть кисловатым.

Из-за моего правого плеча вынырнул Рудольф и громыхнул кулаком по столу:

– А ну, Дрезден, выкладывай, зачем ты взорвал дом?

Я расхохотался. Я ничего не мог с собой поделать. У меня и сил-то почти не осталось, но я хохотал до тех пор, пока живот не свело от колик.

– Прошу прощения, – выдавил я наконец. – Извините. Но это уже просто… о-ох. – Я покачал головой и постарался взять себя в руки.

– Рудольф, – произнес Стройняшка. – Вон отсюда.

– Вы не имеете права мне приказывать. Я назначенный на это дело сотрудник полицейского управления.

– Вы бестолковый и непрофессиональный сотрудник, препятствующий даче свидетельских показаний, – произнес Стройняшка, не повышая голоса. – Вон. Отсюда.

Взгляд у него был что надо. Некоторые так умеют. Им достаточно одного взгляда, и даже говорить ничего не приходится, чтобы дать тебе понять: они умеют делать больно, умеют это делать хорошо и не прочь продемонстрировать свое умение. Собственно, взгляд этот и эмоций-то никаких не отображает, поэтому его не передать словами. Вот Стройняшке слов и не потребовалось. Он смотрел на Рудольфа взглядом, в котором едва заметно виднелась тень старой доброй смерти с косой. И не делал больше ничего.

Рудольф вздрогнул. Он пробормотал что-то о подаче жалобы на ФБР и вышел.

Агент Тилли снова повернулся ко мне. На мгновение лицо его смягчилось, губы сложились в некое подобие улыбки.

– Это вы сделали? – спросил он.

Мгновение я молча смотрел на него, затем покачал головой:

– Нет.

Тилли задумчиво побарабанил пальцами по губе. Потом несколько раз покивал головой:

– Хорошо.

Я удивленно повел бровью:

– Так просто?

– Я вижу, когда мне лгут, – пояснил он.

– Поэтому это можно считать снятием показаний, а не допросом?

– Это снятие показаний потому, что Рудольф весь изоврался, стараясь натравить моего босса на вас, – ответил Тилли. – Теперь я увидел вас своими глазами. И подрывник из вас неважный.

– Почему это?

– Ваша квартира – сплошная помойка. А неряшливые подрывники долго не живут. Моя очередь. Почему кто-то пытается повесить этот взорванный дом на вас?

– Думаю, дело в политике, – сказал я. – Кэррин Мёрфи лишила их чертовой уймы денег, положив конец кое-каким их темным делишкам. А деньги всегда повязаны с политикой. Вот мне и достается – потому что она именно меня нанимала консультантом по ряду этих дел.

– Чтоб его, этот ваш гребаный Чикаго! – совершенно искренне произнес Тилли. – Вся власть в штате прогнила насквозь.

– Аминь, – согласился я.

– Я читал ваше досье. Там написано, что моя лавочка за вами уже раз охотилась. И еще написано, что спустя несколько дней пропали без вести четверо агентов. – Он задумчиво прикусил губу. – Вас подозревали в похищениях, убийствах и как минимум в двух поджогах, в том числе общественного здания.

– Невиноватый я, – мотнул я головой. – В смысле, в этой истории с домом.

– Любопытная у вас жизнь, Дрезден.

– Не слишком. Так, выдаются время от времени безумные выходные.

– Это вряд ли, – усомнился Тилли. – Вы меня здорово интересуете.

Я вздохнул:

– Ну что вы! Право, не стоит того.

Тилли обдумал мои слова; на лбу его, между бровями, наметилась складка.

– Вам известно, кто взорвал здание?

– Нет.

Лицо Тилли было достойно увековечения в камне.

– Врете.

– Если я вам скажу, – объяснил я, – вы все равно не поверите мне, зато наверняка упрячете меня в психушку. Поэтому нет. Я не знаю, кто взорвал здание.

Он подумал и кивнул:

– То, что вы сейчас делаете, можно истолковать как препятствование следствию. А в зависимости от того, кто реально стоял за взрывом и зачем, это можно даже подвести под статью «государственная измена».

– Другими словами, – сказал я, – вы не смогли найти у меня дома ничего, что давало бы вам повод меня задержать. Поэтому вы теперь пытаетесь меня разговорить.

Агент Тилли откинулся на спинку кресла и хмуро уставился на меня:

– Я имею право задержать вас на срок до двадцати четырех часов вообще без всякого повода. И я могу сделать эти часы довольно неприятными для вас, не нарушая при этом ни одного закона.

– Мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло, – заметил я.

Тилли пожал плечами:

– А мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне, что вам известно о взрыве. Боюсь только, никому из нас не получить того, чего он хочет.

Я подпер рукой подбородок и