Отец был строг.

— Ты должен был понять по раскладу, что у мастера Уэлша семерка треф, а то, что он сбрасывал, подтверждало неблагоприятный для тебя расклад.

Том заерзал. Он посмотрел на другой стол и увидел, что там прекратили играть и слушают, как распекает его отец. На лице Гая отражалось такое злорадство, какого Том раньше никогда не видел. Гай буквально упивался унижением брата.

Том вдруг ощутил глубочайшую вину. Впервые в жизни он осознал, что не любит своего брата-близнеца. Гай повернул голову и подмигнул Каролине. Та положила свою маленькую белую руку ему на рукав. Другой рукой она прикрыла рот и что-то прошептала Гаю на ухо. Она смотрела прямо на Тома, и в ее глазах была насмешка. Том ошеломленно понял, что не просто не любит брата — он его ненавидит и желает ему всяческого зла.

Много дней потом он боролся с чувством вины. Отец всех своих сыновей учил, что верность семье священна.

— Мы против всего мира, — часто говорил он, и Том чувствовал, что в этот раз не оправдал ожиданий отца.

Потом начало казаться, что он отмщен. Вначале он лишь смутно ощущал, что на борту происходит нечто важное. Потом однажды заметил, что отец и мистер Битти о чем-то серьезно говорят на юте, и сразу понял: отец чем-то очень недоволен.

В следующие несколько дней отец подолгу просиживал с мистером Битти, закрывшись в своей каюте. Наконец Хэл послал Дориана пригласить на такую встречу Гая.

— О чем они говорили? — спросил Том у младшего брата, когда Дориан вернулся.

— Не знаю.

— Надо было подслушать у двери, — сказал Том.

Он сгорал от любопытства.

— Я не посмел, — признался Дориан. — Если бы отец застукал меня, он протащил бы меня под килем.

Дориан лишь недавно услышал об этом страшном наказании, и оно его очень занимало.

Несколько дней Гай со страхом ждал вызова в каюту на корме. Он помогал Неду Тайлеру в крюйт-камере вскрывать бочонки и проверять, не отсырел ли порох, когда за ним прибежал Дориан.

— Отец ждет тебя в своей каюте.

Мальчика распирало от гордости — он принес такую зловещую весть! Гай встал и отряхнул с ладоней зерна пороха.

— Лучше иди быстрей, — предупредил Дориан. — У отца лицо «смерть неверным».

Войдя в каюту, Гай сразу понял, что Дориан не преувеличил. Хэл стоял у окна, заложив руки за спину. Он повернулся, и толстый конский хвост на его спине дернулся, как хвост рассерженного льва. Но он посмотрел на сына не с гневом. Скорее, как заметил Гай, с выражением озабоченности и даже отчаяния.

— У меня состоялся долгий разговор с мистером Битти.

Он кивком указал на пассажира. Битти сидел за столом, строгий, не улыбаясь. На нем был парик — еще одно свидетельство важности разговора.

Хэл помолчал, как будто то, что он собирался сказать, было настолько неприятно, что он предпочел бы смолчать.

— Мне стало известно, что ты строил планы на будущее, не посоветовавшись со мной как с главой семьи.

— Прости, отец, но я не хочу быть моряком, — жалобно произнес Гай.

Хэл невольно сделал шаг назад, словно его сын отрекся от веры в Христа.

— Мы всегда были моряками. Уже двести лет все Кортни выходят в море.

— Я ненавижу его, — дрожащим голосом сказал Гай. — Ненавижу вонь и тесноту корабля. Когда я не вижу землю, я чувствую себя больным и несчастным.

Наступила новая долгая пауза, и снова заговорил Хэл:

— Том и Дориан приняли свое наследие. И, конечно, их ждут удивительные приключения и прибыль. Я думал однажды доверить тебе собственный корабль. Но вижу, что напрасно трачу силы.

Гай повесил голову и жалобно повторил:

— Я никогда не буду счастлив вне суши.

— Счастлив! — Хэл пообещал себе не бушевать, но презрительные слова сорвались с его губ, прежде чем он сумел сдержаться. — А при чем тут счастье? Человек идет по тропе, проложенной для него. Он исполняет свой долг перед Богом и королем. Делает то, что должен, а не то, что нравится.

Он чувствовал, как в нем кипят гнев и возмущение.

— Клянусь Богом, мальчик, каков был бы наш мир, если бы каждый делал только то, к чему лежит душа? Кто пахал бы землю и убирал урожай, если бы каждый имел право сказать «Не хочу»? В этом мире есть место для каждого, и каждый знает свое место.

Он помолчал, видя упрямое выражение на лице сына. Потом повернулся к кормовому окну и посмотрел на океан и на высокое голубое небо, вызолоченное заходящим солнцем.

Хэл глубоко дышал, но ему потребовалось время, чтобы взять себя в руки. Когда он снова повернулся, его лицо было спокойным.

— Хорошо, — сказал он. — Возможно, я чересчур снисходителен, но я не стану тебя заставлять, хотя, видит Бог, готов был это сделать. Тебе повезло, что мистер Битти о тебе хорошего мнения; не могу сказать того же о себе — из-за твоего себялюбия.

Он тяжело опустился в кресло и пододвинул лежавший на столе документ.

— Как ты уже знаешь, мистер Битти предложил тебе место помощника писца в достопочтенной Ост-Индской компании. Он проявил большую щедрость относительно жалования и условий жизни. Если ты принимаешь предложение, твоя служба в Компании начнется немедленно. Я освобождаю тебя от обязанностей матроса этого корабля. Ты приступишь к исполнению обязанностей помощника мистера Битти и будешь сопровождать его в факторию Компании в Бомбее. Ясно?

— Да, отец, — сказал Гай.

— Ты хочешь этого?

Хэл подался вперед, глядя в глаза сыну и надеясь услышать отказ.

— Да, отец, хочу.

Хэл вздохнул, и его гнев улетучился.

— Что ж, молись, чтобы решение было верное. Теперь твоя судьба уже не в моих руках.

Он подтолкнул к сыну листок с контрактом.

— Подпиши это. Я засвидетельствую.

Потом Хэл тщательно посыпал подписи песком, сдул его и протянул документ мистеру Битти. Затем повернулся к Гаю.

— Я объясню твое положение офицерам корабля и твоим братьям. Не сомневаюсь в том, что они о тебе подумают.

В темноте братья, сидя на носу с Аболи и Большим Дэниелом, подробно обсуждали решение Гая.

— Но как Гай может взять и оставить нас? Мы ведь поклялись всегда быть вместе, правда, Том?

Дориан был расстроен.

Том избегал ответа на прямой вопрос.

— Гай страдает морской болезнью. Из него никогда не вышел бы моряк, — сказал он. — Он боится моря и высоты.

Почему-то Том не разделял огорчения младшего брата. Дориан, казалось, почувствовал это и в поисках утешения посмотрел на старших.

— Он должен был остаться с нами. Правда, Аболи?