Ликуют молчаливые значки с уцелевшими крошками красной киновари. Ликуют! Ведь победителей при Армагеддоне не судят.

«...И отправился Он, Тутмос, царь-бог, на золотой колеснице, подобный богу Гору, сильный рукой, как Монт-Воитель, ибо отец Амон укрепил Его мышцу и защитил Его от врагов. И увидели жалкие враги, что Его Величество одолевает, и бежали стремглав в Мегиддо с лицами, полными страха. Бросили они своих лошадей, и свои колесницы золотые и серебряные, и заперлись в городе, и завалили камнем ворота. Но Его Величество Тутмос, царь-бог, подошел к воротам Мегиддо...»

Спорят песчинки с желтым камнем. Завидуют. Засыпают подножие, скрывают затейливые значки. Но неколебимо стоит обелиск давней победы, давнего ужаса. Обелиск Армагеддону.

Желтый камень, серый песок.

Мы шли к Аскалону. Яффа, Ашход, Мегиддо... Мы шли дорогой Армагеддона.

Дорогой Последней Битвы.

– Радуйся, родина наша далекая!

Хей-я! Хей-я!

Радуйся, Аргос, богами хранимый!

Хей-я! Хей-я!

Днем о тебе вспоминается сладко!

Хей-я! Хей-я!

Ночью лишь ты нам, отечество, снишься!

Хей-я! Хей-я!

* * *

– Эвриал?

– Лазутчики вернулись, Тидид. Тут такое дело... Суфеты Аскалона против сдачи города, но многие в Совете за. Они еще думают, дураки!

– Фоас?

– Все в прядке, брат Диомед! Обложили город, мышь не пробежит, птица не пролетит...

– Сфенел?

– Все, как ты сказал, Тидид. Башню осадную строим, Амфилох мастеров прислал. Я приказал наверху бычью голову сделать, что страшнее было...

– Башня «Бык», значит?

– Ага! Большой такой «Бык»! Ну и, понятное дело, шумим побольше. А подкопы ночью роем, тихо. Думаю, не догадаются. Дней за пять управимся, а потом ка-а-ак...

– Тидид! Ребята! Да зачем эти подкопы? За эти пять дней мы их так напугаем, что они сами ворота откроют!

– Басилей Эвриал Мекистид! А зачем нам их ворота?

– Говорят, ты плакал, Курос, верховный дамат?

Дернула худыми плечами Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусумми. Дернула, отвернулась.

– Таков обычай, ванакт. Когда царь умирает, все обязаны плакать. Считай, что это входит в мои обязанности.

– Спасибо.

Не ответила, даже не повернулась, не взглянула. Ох, с характером же девчонка!

– Есть такая легенда, ванакт Диомед. Некий злой человек после смерти был схвачен демонами-аху и брошен в Темный Предел, в царство Вурусему-Безжалостной. Но взмолился этот человек, стал просить у Светлых Асов защиты. И сказали ему Асы: «Если сделал ты хоть одно доброе дело в жизни своей, заступимся за тебя.» И вспомнил злой человек, что когда-то накормил нищего репой со своего поля. И обрадовались Светлые Асы, протянули с Небес эту репу, а человек схватился за зеленую ботву и взлетел к самым Небесам...

– Ясно, – усмехнулся я.

– Когда-то ты, ванакт, не позволил одной беззащитной девушке стать подстилкой под твоими воинами. Эта девушка не забыла, и когда все думали, что ты уходишь, она хотела проводить тебя слезами... Не будем о пустом, ванакт Диомед! Ванакт Кеми Мернептах Мериамон шлет посольство...

Поглядел я на нее, губастую, поглядел, залюбовался. Откуда у этой девчонки такая выдержка, такой разум державный? Ей бы не даматом быть – царем! И не из худших. Жаль, страшненькая очень. Но ведь владыкам красота ни к чему...

– Послов двое, оба – приемные сыновья Мернептаха. Старший – Месу, воевода Птаха. Младший – Мемносе, воевода Ра[24].

– Вот как?

Забеспокоился Великий Дом, Владыка Двух Венцов. Еще бы! Обложили мои войска Аскалон, а там и до Газы рукой подать. А ведь Газа – это уже Кеми! Рассказывают, в прежние века владыки кемийские имели силу не пускать чужеземцев в свой Номос. Говорят, и сейчас это так.

...И не только говорят. Видел это Дамед-бог, видел Мернептаха-бога в силе ЕГО! Но кто знает? У гиксосов же получилось! И если снова проснется Дамед-бог, если вновь протянет СВОЮ руку...

– Как думаешь, Курос, стоит идти на Кеми?

И вновь дернулись худые плечи под льняным хитоном.

– Тебе решать, ванакт. Но Кеми – большая страна, чужая страна. Чтобы править Черной Землей, надо стать там своим...

«...богом» – мысленно добавил я.

– Но остановиться тоже трудно. Только новые победы укрепляют царство. Города Азии открывают тебе ворота, но кто знает, к чему лежит их сердце? Стоит уйти твоим войскам...

Знакомые слова! Будто я снова пью пиво с малоизвестным Исин-Мардуком. Ой, умна губастая!

– Победы – это не все, верховный дамат Курос. Я могу не идти на Кеми, могу остановиться в Аскалоне, но остановиться так, что Азия надолго забудет о непокорности. Ты понял меня, верховный дамат?

И снова ничего не ответила Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусумми. Но я знал – поняла. Все поняла!

Страх сильнее славы, сильнее милости. На пепле Хаттусы я начал строить Великое Царство. Пеплом Аскалона я воздвигну ему стропила. И смешается пепел с кровью, и застынет гранитом...

Горе тебе Аскалон, город великий, ибо стоишь ты на дороге в Армагеддон!

* * *

...Только спустилась с небес розоперстая Эос, следом и Кера явилася с криком зловестным.

Я оказался прав: аскалонские ворота нам пока ни к чему. Зато самим аскалонцам они не без надобности. Видать, доспорили там, за стенами, доспорили – решили.

Решились...

– Эге, богоравные, никак у них зубы чешутся?

– По места-ам! К бою-ю-ю-ю!

– Тидид, а ты куда? Да мы сами! Ты же вроде как ванакт!

– Так чего, Капанид, мне теперь только «телепина» гонять?

– Арго-о-ос! Кур-р-р-р-р-р!

Бой, о богиня, воспой возле стен Аскалона-твердыни.

Страшный, немало исторгнувший душ достославных ахеян,

Что из-за моря пришли, совершив дел великих премного.

Начали бой аскалонцы, гордынею страшной ведомы,

Дети Астарты Великой, чей храм златостенный воздвигся

Стогнов среди городских. Лишь поднялася Эос над миром,

Керы послышался глас: то отверзлись врата городские,

Тяжкие, медью покрытые. К бою, сыны Аскалона!

Мерною поступью по полю движутся рати.

Вот броненосцы грядут в медно-звонких халебских доспехах.

Вот колесницы несутся, конями борзыми влекомы.

Страшные! Серп остролезвый колесные оси украсил.