– «Кашкай», – подсказал Плетнев, наслаждаясь.

– Совершенно верно. Еще была «Нива», к которой по какой-то роковой нелепой ошибке приписывают слово «Шевроле». По-моему, все.

– Гениально, – оценил Плетнев. – Гениально!

– Почему вы спросили?

– Потому что я видел след протектора. Такие протекторы ставят только на тяжелые внедорожники.

– След протектора – это похоже на советский детектив. Я очень люблю советские детективы.

При слове «детектив» Плетнев вдруг подумал, что на самом деле имеет смысл позвонить начальнику службы безопасности, пусть он во всем этом детективе разбирается, и ему, Плетневу, никаких хлопот.

В конце концов, не зря же он содержит «штат специально обученных людей»!

От этой мысли у него сразу испортилось настроение, изумруды померкли, и все стало так, как было на самом деле.

Вот он, Алексей Александрович, который решительно не знает, куда себя приткнуть, и от этого мечется – между Москвой и деревней Остров, между старой жизнью и новой, которой нет, между французским доктором и жареной картошкой, между тещей и Терезой Васильевной.

Оксана умерла бы от унижения, если бы узнала, с каким убожеством ее сравнивает зять!..

– Я должен собираться, – сказал он тем голосом, какой был у него на самом деле. – До свидания.

– До свидания, – легко попрощалась Элли из Изумрудного города и взгромоздилась на свой мопед. Длинная юбка задралась и открыла длинную ногу.

Плетнев отвел глаза.

…Язви твою душу!..

Пока он собирался – очень старательно, долго, потому что ехать никуда не хотелось и видеть никого тоже не хотелось, – произошло несколько событий.

Об одном событии ему сообщила запыхавшаяся Валюшка, которая завывала с той стороны забора, покуда он не вышел на крыльцо, застегивая манжеты льняной рубахи.

– «Газпром» решила сама следствие вести! Нету, говорит, у меня надежды на правоохранительные органы, и вообще ни на кого нету! Она к Любе-то заявилась и говорит, отдавай, чего взяла, Женька мое кольцо у тебя своими глазами видала! Люба вроде отказывается, только «газпром» не поверила, полезла в дом, а на буфете, что ли, ейное кольцо с бриллиантом!.. Ну, Люба слезами умывается, говорит, ничего не знаю, только чего тут умываться, когда все открылось!.. «Газпром» ей: отдавай, мол, остальное, а ничего остального и нету! Продала, что ль, уже?.. Ну, тогда «газпром» и говорит – или отдаешь все по-хорошему и еще денежную премию мне за моральный вред, или я на тебя, воровку, заявление пишу. Я, мол, женщина уважаемая, меня в Газпроме все знают, и несдобровать тебе тогда! Федор было сунулся, а чего соваться, если кольцо у Любы на буфете нашлось! Правда, что ль, народ совсем до ручки дошел, если приличные с виду женщины чужие вещи таскают?!

Второе событие произошло само собой.

Когда Плетнев уже «разоблачился» – почему-то «городские» вещи: ремни, льняные рубахи, мокасины из кожи кенгуру – стали его раздражать, жали, натирали и душили со всех сторон, – напялил шорты и сунул ноги в Витюшкины галоши, в дверь осторожно постучали, похоже, костяшкой согнутого пальца.

Двери у него теперь были все время настежь, и он очень удивился, кому это приходит в голову стучать! Соседи, когда им чего-то надо от него, громко орут: «Леша-а! Ле-еш! Выдь на минуту!»

Он вывалился на террасу и обнаружил даму с высокой прической и в расписном бурнусе до пола.

– Здравствуйте, – приветствовала его дама глубоким контральто, и на шее у нее блеснуло ожерелье. Плетнев покачнулся. – У вас есть деньги? Одолжите мне немного!..

– Вот мы с Нелечкой и решили, что правильнее будет заплатить. Так всем будет гораздо спокойней. – Дама помолчала немного, а потом спросила участливо: – Как ваша голова?

Плетнев сбоку посмотрел на нее, несколько секунд они молчали, а потом она вдруг захохотала. Хохотала она точно так же, как ее дочь, легко и с удовольствием, и Плетнев тоже засмеялся.

– Вы нас простите, это была какая-то страшная глупость, буйное помешательство, кошмар! Нам еще повезло, что вы такой…

– Вменяемый, – подсказал Плетнев, вспомнив Элли из Изумрудного города.

– О да! Окажись на вашем месте уважаемая Тереза Васильевна, нас бы непременно упекли! Непременно!.. Впрочем, я бы не отказалась от удовольствия ударить ее по голове дубиной. Должно быть, я кровожадная, а?

Она говорила тоже очень правильно, но в ее речи было больше акцента, и Плетнева это забавляло, особенно когда она начинала выражаться напыщенно. Странное дело, но эта напыщенность очень к ней шла.

– То есть вы решили заплатить Терезе Васильевне за драгоценности, которые у нее кто-то украл, просто чтобы выручить Любу, которая, по-вашему, их не крала.

Нателла Георгиевна – кажется, так ее зовут? – согласно и одобрительно кивала.

– При этом вы не знаете, ни сколько стоят эти драгоценности, ни кто их взял на самом деле. Вы хотите заплатить столько, сколько она попросит. Все верно?

– Абсолютно! – пылко воскликнула дама. – Никаких сомнений.

Плетнев поднялся, подошел к перилам террасы, положил руки на нагретое дерево и посмотрел на лужайку. Цветущий куст был немного всклокочен с одной стороны, и он вспомнил козу, которая произвела там разрушения, паразитка.

– Да, – сказал он, думая про козу. – Блестящий план. Главное, очень толковый.

– Вы со мной согласны? – обрадовалась дама. – Вот и Нелечка согласна. Правда, поначалу мы повздорили, она говорила, что первым делом нужно установить, кто все же забрал эти самые украшения, но потом согласилась.

– Ваша Нелечка говорила правильно.

– Как же мы будем это устанавливать? – удивилась Нателла Георгиевна совершенно искренне. – Мы же не следственный комитет прокуратуры, а? И потом, это так неприятно!

– Что неприятно? – Он повернулся и посмотрел на нее.

Она царственно повела рукой вокруг, словно Царевна Лебедь из сказки.

– Вы только посмотрите, какая тут у нас красота! Такой красоты больше нигде в мире нет, а я многое повидала! – Это было сказано таким тоном, что Плетнев моментально поверил, что так оно и есть, эта женщина действительно многое повидала на своем веку. – У нас здесь все самое настоящее, а настоящего в жизни не так уж много. И это настоящее может погибнуть, понимаете?

– Что может погибнуть? – не понял Плетнев.

– Наша здешняя жизнь, – уверенно сказала Нателла Георгиевна. – Доброжелательность соседей, доверие друг к другу, радость бытия. Мы все очень разные люди, но мы много лет, нет, десятилетий живем вместе и как могли старались не портить друг другу жизнь! И вдруг среди нас завелся некто, кто сознательно и злобно стал ее портить. Он даже отнял жизнь у одного из нас.

Она говорила так, как будто речь шла о семье или о некоем сообществе очень близких людей, и Плетнев