– Золото дважды краденным не бывает. Ну, если приземлёнее, может там сахар кто захоронил или тушёнку белорусскую. Кстати о птичках, ты уже сколько мяса не ела?

– Не важно.

– Важно, блин! Вот дур-р… рочка. Что может быть важнее нормальной еды?

– То, что за тобой из-за неё никто не придёт. Если такой голодный и смелый, так лезь сам.

– Я, знаешь, тут подумал, а если там не что–то дорогое, а максимально дешёвое? Туша какая пьяная улеглась и спит с попойки. Чёрт лохматый какой–нибудь.

– Чёрт?

– Ага, лохматый. И с ножом. Может ждёт нас?

– Я думаю, любой кто там заснёт к чертям и замёрзнет.

– Тогда всё же что же там, после выхода за крышу, в чердаке?

– Что–то не страшнее крышки гроба для твоего – пробитого чердака.

Дети замолчали. Темнота им показалась ещё более неестественной. Аня начала замерзать, ей стало труднее говорить.

– А может там ничего? Вообще ничего.

– Х-хватит выдумывать! Не знаю я, что там, не пугай меня. Просто пошли от сюда. Ты домой, а я к ребятам.

Когда Аня вернулась домой, её отец уже всё залил в утробу и ушёл в себя в покойном сне. Вскоре, пуская тихие слезы, ушла спать и дочь. Ночью к её дому подошёл смуглый парень с узким разрезом глаз. Опухший и небритый. Поднялся на второй этаж, так как будто бы шёл к себе домой. Поднялся на чердак, достал из внутреннего кармана литровую пластиковую бутылку с горючим. Старые, иссохшие, некрашеные деревянные дома загораются целиком за пять минут. Пожарные поливали пеной пепел обрушенных руин. Аня открыла глаза. Ребёнок увидел, что лежит в глубокой черной яме. Справа от неё, из породы торчала старая пожарная лестница – вверх. Слева – тоннели на два; один,и два метра. Из них медленно стали выползать на спинах перемазанные люди. Глаза и подбородок поменялись местами. Взгляд не выражал ничего. Раскрытые, расслабленные рты не имели зубов и языков. Небыло и ног, а передвигались они на, выгнутых в обратную сторону, руках. Они неспособны стоять. Неспособны ходить. Только ползать по земле. Маленькая, пятилетняя девочка смотрела на них без страха. Они вышли на свет, никак не реагируя на него. Никак не реагируя и на ребёнка. Их ничего не манило, они равномерно распространились по свободному пространству ямы как молекулы газа. Аня спокойно их осмотрела, посмотрела на небо над головой и пошла к лестнице, в небо. Но среди абсолютно одинаковых на вид творений, она успела заметить одного особенного.

– Папа!

Она побежала во мрак за ним, а он же просто брёл куда-то. Аня с дрожащим сердцем и слезами повисла на его мягком горле.

– Папочка, папа! Ты же поднимешься? Поднимайся, пожалуйста. Нам надо идти от сюда, идти дальше.

Несмотря на тяжесть ребёнка, что буквально повис на его шее, он полз дальше в глубь пещер. Порода начала резать ему руки, на которых тот шёл, а Ане бока и спину. Ребёнок залез на его целиком, ей пришлось. Отец никак не реагировал, но всё понимал. Он страдал. Он чувствовал всю боль, от того, что творит и куда ползёт. Света становится всё меньше, но дочка не оставляет папу. Может, но не хочет. Ребёнок не способен идти к свету один. Руки и ноги девочки стали прирастать к горлу отца. Стали обращаться в нарост. Ее голос уже утих. Кровь и гной с её изуродованного острой тьмой тела, перемешиваясь с пеплом, стекали в рот монстра, что когда-то был её отцом. Когда в наросте на его спине, уже почти перестала биться жизнь, когда пепел прикоснулся к её тлеющему телу, тоннель на километры поглотил огонь. Они стали частью чёрной породы. Не живые, но и не мёртвые.

Чёрный ветер

«Жар. Сильный жар и яркий свет, бьющий в окно дома полного других детей комнате. Это первая мысль, возникшая во мне, в этот давно прошедший день. Второй уже небыло. Был только страх. На улице я услышал громкий треск. Это была стрельба. В ней нет ничего страшного, если стреляют каждый день и не по тебе. Да только в этот раз стрельба была буквально за хлипкой дверью моего дома, к которой бежал мужчина с автоматом и уродливой гримасой ужаса на мокром лице. Я родился в самой молодой стране этого мира. Война для меня была всегда, с первого дня моей жизни. Но этот день намерен стать вечным, не позволив Солнцу сбежать за горизонт. Я увидел, как этот высокий и очень худой молодой парень вылупил глаза, вскинул свой автомат и начал заливать дорогу перед собой огнём. Параллельно задом залетая в мой дом. Сразу после этого взорвалась граната. Все это понять и осознать я смог только мгновением после того, как вся моя семья и этот парень погибли от разрезавших их мясо осколков. Повезло только мне и моему брату. Вот только ему просто оторвало кисть правой руки. Его жизнь заливала тело изуродованного смертью отца своей кровью. Совсем скоро выстрелов вокруг стало оглушающе много, но ещё быстрее они сменились криками на незнакомом языке. В дом забежали белые люди с голубыми касками.

Мы не помним своих имён и нам дали новые. Я Хастур, мне 21 год. Имя брата Хайме и ему 20. Нас вывезли из разнесённого дома миротворцы. Из страны, которую охватила война, добровольческая организация. Выросли мы в северной Африке, получали образование там же. Там, где мы родились, важны не корочки специальности, а знания и умения. Так что, не смотря на вполне узкоспециализированное образование, мы старались быть универсальными в своих отраслях. Кроме того, меня всегда интересовали механизмы. Ну с тех пор, как я узнал, что такое "механизм", конечно. Поэтому мои хобби стал DYV – сбор всего что мне нужно для жизни из всего, до чего дотянуться мои руки. Мой брат интересовался работой других механизмов – биологических. Он стал хирургом. Может определить необходимость ампутировать загангрененую конечность и сделать это. Хотя на чудеса посреди пустыни и не способен. Я же могу собрать ветро / гидрогенератор. Хотя я и не могу оживить мёртвое железо, но у меня есть один замечательный друг, который может. Аркан – настоящий некромеханик. И таких умельцев нас собралась целая компания. Мы как и многие, кто родился в горящей и полной трупов деревне, но вырос и получил образование в цивилизованном городе, знали смысл наших жизней. Сразу по окончании обучения мы, вместе с приятелями, вернёмся домой, в ад. Наша цель