— Вот так я сама испортила себе жизнь, — развела она руками и нервно рассмеялась. — Глупо, правда? Сказала ему, что не люблю его. Что мне хочется оставить все как есть. Даже изобразила легкое непонимание: «Как, мы так чудно дружили! Зачем же все портить?» Он ушел. Я никогда не забуду его глаз. Он смотрел, как побитая собака. Бездомная, несчастная собака…

— Что с ним стало? — спросил Сергей.

— Он уехал отсюда… Куда? Не знаю. Я никогда не пыталась его разыскать. Ни-ког-да…

Теперь из Никиной комнаты отчетливо донесся вскрик.

Рита вскочила.

Открыв дверь, она остановилась. Ник приподнялся на кровати.

— Ма, — сказал он с облегчением, — мне показалось, что никого нет в целом мире — только я один…

— Нет, что ты придумал, милый!

Рита села рядом с мальчиком, прижала его голову к плечу.

— Все хорошо, я рядом, — прошептала она. — Я всегда буду рядом с тобой…

Он вошел следом. Остановившись, застыл на пороге, скрестив руки на груди. Рита попыталась понять взгляд его прищуренных глаз — но не смогла…

На столе, перед компьютером, лежали творения Андрейчука — Сергей подошел, бегло просмотрел их и вопросительно взглянул на Риту.

— Это подработка, — махнула она рукой. — Не знаю, управлюсь ли… Надо завтра сделать.

Он молча сел за компьютер, включил его.

— Я сама…

— Нет, — проговорил он. — Во-первых, тебе надо отдохнуть… Я привык к бессоннице, а ты нет. Набрать текст для меня тоже дело привычное… Лучше поспи немного, если Ник опять заснет…

Он не сомневался — димедрол снова начал действовать на мальчика, и спустя некоторое время, несмотря на отчаянное сопротивление, Ник снова спал.

— А я не хочу, — сонно пробормотала Рита.

Он ничего не ответил, слегка усмехнувшись.

Она еще что-то лепетала, как ребенок, примостившись рядом с Ником. Уплывая в спасительный сон…

Ей было хорошо и спокойно.

Рядом с этим странным человеком, которого она, в сущности, совсем не знала, Рита отчего-то чувствовала себя надежно.

— Боже, что за бред, — прошептал он. — И это вот печатают…

И все-таки продолжил набирать текст — ради девочки-женщины, спящей за его спиной. Ради маленького мальчика. Ради пожилой женщины с беззащитным взглядом…

— Все ведь просто, Сергей, — прошептал он, — тебе непременно надо за кого-то отвечать, о ком-то заботиться…

И не важно, что придется ради этого делать — убирать улицы, лечить людей или набирать бездарные тексты… Главное в том, что за твоей спиной ищут защиты три человека, которые тебе очень нравятся…

И снился Рите сон…

Все они — Ник, мама, Рита и Сережа — поднимались вверх по склону, усеянному изумрудной травой и одуванчиками. Солнце светило, ласково касалось их лиц. А наверху стоял огромный лев — Эслан. Рите очень хотелось пойти быстрее, даже побежать… «А вдруг мы не успеем? — думала она. — Эслан исчезнет, превратится в солнце, и я не успею загадать желание. Как же так?» Она даже попыталась пойти быстрее, но Эслан повернул голову в ее сторону, и ей показалось, что он нахмурился. «Не обгоняй собственных желаний, — угадала Рита смысл этого взгляда. — Все должно идти своим чередом… Гармония — это плавность. Каждый шаг к счастью необходимо осмыслить, а потом уже — сделать. Если этот твой шаг не привнесет диссонанс… Счастье — это ведь как раз гармония и есть… А если своим счастьем ты приносишь боль кому-то другому, ничего путного не выйдет. Так и будешь мучиться всю жизнь от этого диссонанса. Неудовлетворенность, желание большего — все это ожидает тебя, если за твое счастье кто-то будет платить несчастьем… Счастье твое станет малым, а чужая боль — огромной. Не торопись, Рита! Подумай… прежде чем делать шаг вперед».

Рита упрямо сжала губы и сказала:

— Я ведь так долго была в темноте. Я хочу к свету. Однажды меня оттолкнули от него, погрузили во мрак… Я хочу к свету, иначе зачем вообще я живу?

Она сделала этот шаг, нечаянно отпустив руку Сергея, — и тут же откуда-то прилетел ветер. Не тот, весенний, светлый, ласковый — а совсем иной, серый, с пылью и грязью, оседающей на коже…

Вокруг стало сразу черным-черно, поднялись с земли столбы пыли, и Рита уже никого не видела — ни Эслана, ни Сергея, ни Ника, ни маму…

— Нет! — закричала Рита. — Пожалуйста… Эслан! Верни их!

Но вокруг по-прежнему бушевала буря, и теперь Рита уже не могла идти — ни вперед, ни назад.

Идти было теперь просто некуда…

Она вскрикнула во сне, тревожно и тихо.

Он встал, подошел к ней. Попытался понять, что шепчут ее губы. Но слова были тихими, слова были дыханием…

— Спи, милая, — прошептал он, поправляя одеяло.

Она уснула. Он наклонился к ней.

Она дышала неровно, то и дело дыхание снова становилось словами или слабыми вскриками.

Он взял ее за руку.

— Все будет хорошо, девочка моя, — шептал он ей. — Ничего не бойся теперь.

Он еще долго разговаривал с ней, как с больным ребенком. Она сжала его руку — даже во сне крепко — и наконец успокоилась.

Теперь она засыпала, улыбаясь.

Он сидел, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить снова ее сон. Не выпуская руки…

С удивлением понимая, что теперь ее боль оказалась так рядом с его болью, перемешалась, как акварель на палитре неизвестного художника.

И еще более удивительным было для него то, что впервые соприкосновение с чужой болью не было ему в тягость. Напротив, дарило ощущение странное, легкое — и сладостное…

Он боялся дать определение этому новому чувству, хотя втайне уже догадался, как это называется.

«Если бы она умерла сейчас, я захотел бы умереть тоже», — подумал он, глядя на детское лицо с приоткрытым ртом, который отчего-то всегда раздражал его в других спящих женщинах, но не в этой!

Он так и не отнял свою руку — просто не мог нарушить гармонию мига. «Пусть он длится подольше, — решил он. — Раз уж так получилось…

Раз уж ко мне явилась любовь».

Шторы в комнате были задвинуты.

— Представить даже не можешь, — сказала одна женщина другой, тонкими наманикюренными пальцами зажигая свечу, — до какой степени меня все это достало… Я просто с ума начинаю сходить от ситуации.

Вторая, ее гостья, внимала ей с улыбкой. Римма была единственным человеком, с кем она могла говорить откровенно, не прячась под маской, и их дружба, возникшая однажды, еще тогда, когда обе они посещали школу эзотерики, с каждым годом становилась крепче.