Итак, сегодня утром, пока я держала младенца, я заметила, что она странно оттопыривает ножки под каким-то неудобным углом, стараясь засунуть ступню мне в ладонь.

Когда я показала это Кену, он невозмутимо объяснил:

– Она хочет, чтобы ты погладила ей ножки. Я всегда так дел…

Кен захлопнул рот, и по его прекрасному лицу пробежала гримаса страха и сожаления. Он только что спалился. Он это понял, и я это поняла.

Мои брови взлетели на лоб, а рот сжался в куриную гузку. «Что ты делаешь?»

Кен, немного помедлив, решил, что лучше попытаться сгладить свой недосмотр прежде, чем его кастрируют на месте.

– Я… Я просто иногда глажу ей ножки, по ночам, когда укладываю ее, так что, – он откашлялся, – она теперь всегда засовывает мне ножку в ладонь, когда я беру ее на руки.

Да, я понимаю, что образ высокого, красивого мужчины с хорошей работой и без вредных привычек, гладящего ножки своей дочери-младенца очарователен и может вызывать только умиление, но, Дневник, позволь мне кое-что добавить. Этот сукин сын НИКОГДА не касался моих ног. Наоборот, он гордится тем, что никогда не трогал мои ноги, а у меня такие хорошенькие ножки. Ведь не то чтобы они были все волосатые, огромные, шишковатые и с вросшими ногтями. Они крошечные, и с педикюром, и все десять пальчиков смотрят в одну сторону. А на одном есть даже симпатичная родинка.

Но, невзирая на всю шлифовку и полировку, которым подвергаются мои ножки, стоит мне всего лишь дотронуться до Кена одной из них, когда мы лежим рядышком на диване, он тут же подскочит и перейдет на другой диван.

Почему же, спросите вы?

Потому что, по его словам, «ноги противные».

Да? Да, Кен? Очевидно, ты не считаешь противными детские ноги, а она, между прочим, обкакивает их как минимум раз в неделю, пока я меняю ей подгузник, и мне не всегда удается вымыть ее тут же, на месте. И она постоянно засовывает их себе в рот. Она не котенок, Кен. И то, что кошка вылизывает сама себя, не делает ее чище. А вовсе наоборот. И вообще, если уж в этом доме кто и противный, то это как раз младенец!

И, как выяснилось, у Кена вовсе нет никакой «проблемы с ногами». Готова поспорить, что у него даже нет проблемы с моими ногами. (В смысле, с чего бы ей быть? Они у меня прелестные.)

Я думаю, у Кена проблема с тем, чтобы сделать хоть что-то, не важно что, чего хочу я. Мы, психологи, называем это расстройством нарочитого неповиновения. А в нашем браке я всего лишь засчитываю это очередным, 983-м признаком того, что Кен – козел.

16 ноября

Дорогой Дневник.

Как может быть, что самый ужасный секс в твоей жизни случается у тебя с человеком, которого ты трахаешь десять последних лет? Я просто ошеломлена. И зла, если честно. Я-то думала, что после всех этих первых разов, одноразовых перетрахов, невнятного секса по пьяни, скрюченного секса в машине, колюче-чесучего секса на природе, секса-когда-тебя-застает-чья-то-мама, секса-который-кончается-за-две-минуты, сомнительного секса-когда-ты-мечтаешь-о-машине-времени-и-на-пять-мартини-меньше, экспериментального секса я-вывихнула-коленку-во-время-куннилингуса, удручающего секса я-наконец-поймала-этого-крутого-парня-а-у-него-оказалася-крошечный-член-и-теперь-с-ним-все-равно-надо-спать-чтобы-не-обидеть-хотя-ясно-что-ничего-хорошего-не-выйдет и неприятно опасного секса когда-ты-понимаешь-что-ты-и-этот-парень-оба-хотите-доминировать-и-секс-переходит-в-борьбу, я все уже пережила до своих двадцати лет, я видела все возможные варианты плохого секса.

А потом случилась прошлая ночь.

Даже одна мысль об этом вызывает у меня желание двинуть мужу по морде – или, по крайней мере, схватить его за плечи и трясти до посинения.

Прошлой ночью мне мало чего так хотелось, как вцепиться в его прекрасное невозмутимое лицо и заорать: «Да что ж за хрень! Да давай уже! Хотя бы притворись, что ты не Аспергер!»

Но я не сделала этого. Это было бы незаслуженным унижением для всех аутистов, которые, я уверена, такого не заслужили.

Так что вместо этого я испустила драматический вздох и прошипела сквозь стиснутые (чтобы не закричать) зубы:

– Господи, Кен. Пойди принеси мне вибратор.

Он, естественно, подчинился, и я использовала его отсутствие, чтобы перевести дух.

«Не злись. Не злись. Если ты на него нападешь, будет только хуже – если это, конечно, возможно. Хотя кого мы тут обманываем? Хуже уже некуда».

Так что, когда он вернулся, я, возможно, окинула его этим иди-и-удавись взглядом и, возможно, сказала что-то вроде: «Очнись, Кен. По крайней мере, хоть притворись, что ты не на батарейках. Ты же можешь лучше, чем вот это вот».

Это звучит грубо, Дневник, но это действительно было настолько плохо. Этот секс был оскорблением.

Позволь мне описать это. Как обычно, мы с Кеном начали целоваться в ванной, собираясь ложиться спать и уже почистив зубы, что, казалось бы, хорошо, но на самом деле нет, потому что Кен к тому времени уже усталый, что делает его еще более апатичным и сонным, чем обычно, а мой крем для лица, который пахнет старыми дамами, попадает нам в рот, и кажется, что все целуют собственную бабушку.

Ну и вот, мы целуемся в нашей промозглой ванной, превозмогая гериатрический запах ночного крема. Я время от времени вытираю рот о плечо Кена, стараясь избавиться от липкой субстанции с запахом моли, а Кен механически трогает разные части моего тела.

Наконец, унылые и промерзшие, мы добираемся до своей спальни, где я практически мастурбирую на его безжизненном теле в отсветах «Новостей» Второго канала все те три минуты, пока он неожиданно и бесцеремонно не сдувается.

Черт побери.

Будучи вечным оптимистом, я еще пыталась прижиматься к нему, вдавливая свой клитор в его вялый пенис и теснее сжимая свою киску в безнадежной попытке удержать его быстро ускользающий член, страстно целовала и лизала шею, губы, язык Кена, чтобы только получить в ответ… ничего. Я чувствовала себя некрофилом-неудачником.

Еще надеясь, что перемена позы вызовет хоть какое-то оживление, я спихнула задницу Кена с постели и медленно попятилась, не отрывая от него глаз и таща его за собой, держа за твердые бицепсы, пока не оказалась зажатой между ним и стеной. Обхватив его одной ногой за талию, я откинула голову и просунула его руку себе между ног, надеясь, что он воспримет приглашение и хотя бы поцелует меня в шею. Вместо этого меня обнял ледяной поток воздуха из кондиционера, для которого между нами нашлось достаточно пространства для дуновения.