Ратибор, не такой горячий, как Чеслав, выслушал рассказ Леды, сохраняя внешнее спокойствие, и только бледность на лице выдавала его волнение.

— Что скажешь, Ратибор? — вывел его из оцепенения Зимобор.

— А что тут говорить?.. Брешет баба. Не про что нам с отцом спорить было. — Ратибор пристально и зло смотрел на свою обвинительницу. — Может, что по хозяйству и обсуждали, а этой кикиморе пузыри болотные пригрезились.

— Да как же пригрезилось, когда я из-за дерева все порядком рассмотрела?! — едва не задохнулась от несправедливого обвинения Леда.

— С твоим-то кривым глазом далече и рассмотрела? — огрызнулся Ратибор. — Не было у нас с отцом разногласий. Не было, и все!

— Ну, теперь, мы надеемся, ты все сказала, Леда? — спросил женщину Колобор.

— Кажись… все… — ответила старуха и задумалась.

«А не позабыла ли чего еще?» — крутилось у нее в голове. Леде нравилось, что члены совета, самые уважаемые люди их племени, с большим вниманием слушают ее рассказ. Вот и пригодилась наконец-то ее любовь к всезнайству. Леда чувствовала себя нужной и важной. Она уже предвкушала, как будет рассказывать об этом событии в городище, а то и в соседних. И какие удивленные и восхищенные глазища будут у баб и девок, да и у любопытных мужиков! И все это, конечно же, только для того, чтобы помочь общине разобраться и вынести справедливое решение.

— Ну а коли что вспомнишь, потом скажешь. А сейчас иди, — прервал поток ее мечтаний Колобор.

Леда нехотя покинула поляну. Избавившись от старухи, члены совета почувствовали некоторое облегчение, как будто назойливая муха, улетев прочь, перестала кружиться и зудеть перед лицом. Но передохнуть им не дал Зимобор.

— Ну, что скажете, уважаемые члены совета? Почтенные старейшины? — растягивая слова, обратился к соплеменникам Зимобор.

— Тяжко… — задумчиво произнес дед Божко.

— Ой, путано! — подхватили и остальные.

А Зимобор, выдержав паузу, многозначительно продолжил:

— Всем нам теперь понятно, что из слов Кривой Леды пусть и не явно, но выходит так, что у братьев были несогласия и споры с отцом. А значит…

Мужики заерзали на колодах.

— Дозвольте слово сказать, — неожиданно вызвался Ратибор.

— Ну, давай… — недовольный, что его прервали, пробурчал Зимобор.

— Может, тут чего и складывается так, что супротив нас с братом выходит. Только не верно это. Мы отца всегда почитали, а если и были у нас несогласия, так в какой семье их не бывает? Но про то, что мы могли бы отца… и не думайте. Я камни раскаленные из огня руками таскать готов, чтобы доказать свою невиновность.

Чеслав тоже подался вперед.

— Клянусь телом отца, которое еще не предано огню, что мы бы себе скорее руки отрубили, нежели помыслили бы такое против отца, — горячо произнес юноша.

— То лишь слова, а Велимир мертв, — рассудительно заметил Зимобор.

— А может, то чужаки? — не унимался Чеслав. — Отец думал, что в Сокола кто-то из пришлых стрельнул. А до того в меня метили, когда я волка на посвящение добывал. Отец не велел говорить про то, чтоб народ в селении не всполошить. Так, может, это они и отца… пока мы спали.

— Но ведь ножи-то ваши…

От отчаяния и невозможности доказать свою правоту Чеслав обхватил себя руками. Совет молчал.

И тогда со своего места поднялся Колобор.

— Солнышко красное на покой идет… Предлагаю уважаемому совету и старейшинам нашим почтить Даждьбога Великого и закончить на сегодня наш сход. А завтра предадим тело Велимира огню, как того требуют обычаи наши. Проводим его с почестями к предкам, а после решать будем, кто виновен.

На том и порешили.

— Слава Даждьбогу Великому!

Наконец-то этот черный день стал клониться к своему закату. Растревоженное смертью Велимира городище, теряясь в догадках и предположениях, отчаянно споря, горячо отстаивая свою версию и даже порой ругаясь, постепенно затихало, готовилось отойти ко сну.

После совета братья снова оказались в клетушке. Они сидели один напротив другого, прислонившись к бревенчатым стенам. Рожденные от одного отца, но разных матерей, они и в самом деле в чем-то были разные. Но отец у них был один, и горе теперь было одно, общее.

— Про что думаешь, брат? — Оторвав от земляного пола взгляд, Ратибор посмотрел на Чеслава.

— Ой, не знаю, братка, голова огнем горит, а руки чешутся, — тяжело вздохнув, задумчиво ответил Чеслав. — Кажись, не верит нам совет. Дурь бабью слушают, маячню всякую. Кому чего привиделось да кому чего подумалось… А нам веры нет.

— Ничего, разберутся. На то он и совет, — стараясь говорить как можно убедительнее, произнес Ратибор.

Но как же ему самому хотелось верить своим словам!

— Пока они разбираться будут, убийца сбежит туда, где и не сыщешь. Да и кто теперь сыщет? Вот Сокол бы смог, так он раненый лежит. А мы здесь сидим, — горячился Чеслав. — Я вот думаю, может, нам сбежать да самим вражину попытаться изловить?

— Сбежать?.. — переспросил Ратибор и задумался. А подумав, покачал головой. — Если сбежим, все сразу подумают, что это потому, что вину за собой имеем. — Он положил на плечо младшего брата руку, пытаясь успокоить его.

Чеслав даже застонал от бессилия и безвыходности ситуации. Сжав кулак, он со всей силой ударил по бревну, и оно отозвалось глухим звуком, схожим с его стоном.

Возле клетушки послышались чьи-то оживленные голоса. Это сторожившие их мужики стали переговариваться с кем-то. Братьев не то чтобы очень сторожили, а скорее, присматривали за ними, чтобы глупости молодецкой не натворили. Потому как прав был Ратибор: стоило им убежать, и для всех стало бы очевидно: виноваты они. И тогда возврата в городище для них не было бы.

Дверку клети отодвинули, и братья увидели Болеславу с узелком и горшком в руках. Глаза ее опухли от слез, а сама она, всегда такая деятельная, сейчас была похожа на сильно уставшую и как-то быстро постаревшую женщину. Она молча стояла и пристально смотрела на братьев. Сначала на одного, а потом с таким же вниманием на другого.

— Вот, поесть принесла… — наконец произнесла она усталым голосом.

— Болеслава… — Чеслав почувствовал, как его сердце сжалось от жалости.

— Я и на миг не допускаю, что это сделали вы, сынки. Кому ж вас лучше знать, как не мне? — Помолчав, она вздохнула и продолжила: — Голуба тоже норовила прийти, да я не пустила. В городище чего только не говорят…

Присев рядом с братьями, она поставила перед ними горшок с кашей, а затем, развязав узелок, разложила на рушнике ломти хлеба.

— Поешьте…

Ратибор, взяв ложку, стал есть. А Чеслав…

— Я не могу есть. Кусок в горло не идет, — сознался он Болеславе.