— Ты остаешься в Антигуа. Со мной.

— Зачем? Чтобы ты еще раз попросил меня не лезть в твою жизнь? Нет, благодарю! Нужно уметь вовремя уйти.

— Я только один раз напился в стельку. В тот день я вернулся из больницы в Торонто. Дом пуст, твоих вещей нет. Среди почты нашел письмо твоего адвоката, на пленке — запись твоего голоса с сообщением о разводе.

Он не мог ухватить нить. Всплывали отрывочные воспоминания о том, что случилось вчера вечером, он силился собрать их воедино, но не сумел даже расположить в нужной последовательности.

— Забудь о том, что я говорил вчера, потому что я ничего не помню.

— Как удобно! Теперь у тебя амнезия.

— У меня сильно болела голова!

— Сколько таблеток ты выпил?

— Не помню. Четыре или пять.

Она сказала бесстрастным тоном:

— Может, ты и не помнишь, что говорил вчера. Но я помню. И отправляюсь в Пуэрто-Рико. Работа хорошо лечит.

— Каждый раз, слыша крик своего отца, я пытался спрятаться. Убежать, подобно зверю, чтобы зализать раны.

Наступила тишина. Затем Роуэн спросила:

— Так ты поступил и вчера?

У Брэнта побелели суставы: так сильно он вцепился в дверной косяк.

— Да... я убегал. Только тогда мне некуда было бежать. Разве что обратно к отцу. — Он посмотрел прямо ей в глаза: — Но теперь у меня есть ты.

Роуэн заплакала:

— Это слишком больно, Брэнт. Мы уже были вместе, но вдруг ты снова убежал. С меня достаточно. Я больше не вынесу.

Брэнт понимал, как важно найти сейчас нужные слова.

— Я буду изо всех сил стараться, чтобы это не повторилось.

Она посмотрела на него. Наступила тишина, которая показалась ему вечностью. Он понимал, что если сейчас ее потеряет, то будет виноват в этом сам.

Роуэн прошептала:

— Мне нужно идти. Группа будет искать меня.

— Я встретил своего друга, журналиста из Антигуа. У него есть вилла. Он сказал, что я могу ею пользоваться в любое время. Поехали сегодня туда? Или, если не хочешь, снимем номер в гостинице.

— Это были ты и твой отец вчера на берегу?

— Да, Роуэн...

— Хорошо. Я поеду.

— Спасибо, — сказал Брэнт с облегчением.

Роуэн кивнула.

— Ты пока соберись. Скоро прибудет автобус. Наконец наступило утро, когда мне не нужно скрывать правду о нас.

— Мэй, Пэг, Стив и Натали уже знают. Карен и Шелдона это не волнует.

— Что? — Она смотрела на него с искренним удивлением.

— Я рассказал им. Мне нужно было с кем-то поделиться.

Группа ждала в аэропорту объявления о посадке. Брэнту не терпелось остаться вдвоем с Роуэн. При всей своей симпатии к Пэг, Мэй, Натали и Стиву, он не мог дождаться, когда они улетят. Наконец, объявили посадку. Натали обняла Брэнта:

— Мы пошлем вам приглашение на свадьбу и надеемся, что вы с Роуэн приедете.

Стив пожал ему руку и похлопал по плечу. Пэг и Мэй обняли его по очереди.

Карен и Шелдон улыбнулись ему и помахали Роуэн. В конце концов, к его большому облегчению, все они направились на посадку. Последним шел Стив. Он поднял вверх два больших пальца, затем обнял Натали за талию и исчез за матовым стеклом.

Брэнт повернулся к Роуэн. Среди шумной суеты аэропорта, где все куда-то спешили, где вокруг было столько людей, он вдруг осознал, что достиг цели. Он остался наедине с ней. Наконец.

Он сказал:

— Вилла свободна. Прислуге нужен час, чтобы прибрать, приготовить еду. Затем нас оставят одних. — Он вгляделся в ее лицо. — Ты выглядишь уставшей, я тоже еще не совсем пришел в себя, но это не имеет значения. Главное — это мы, наша свадьба, даже если она произойдет и не сегодня.

— Мы, — сказала Роуэн задумчиво. — Пожалуй, ты прав.

У Брэнта пересохло в горле от напряжения. Взяв ее за локоть, он сказал:

— Я хочу рассказать тебе о моем отце. Я не могу больше держать это в себе.

— Здесь? — Она огляделась.

— Я ждал целых семь лет.

Она посмотрела на Брэнта. В его глазах застыл испуг, но он не собирался менять свое намерение.

— Мой отец приехал через пять дней после смерти матери. Я заплакал, когда он вошел в комнату. Плохое начало. У него было три правила: не показывать свои чувства, не плакать и во всем себя ограничивать. Для него не имело значения, что мне только пять лет и что я потерял мать. Его не трогали слезы родного сына. И он немедленно занялся моим воспитанием.

На взлетном поле заревели моторы. Брэнт продолжал:

— Он послал меня в частную школу, где я должен был научиться защищаться от хулиганов. Защищаться и нападать. Если плакал, он закрывал меня на чердаке, темном и страшном. Если я не слушался, он закрывал меня в темной кладовой. Роуэн, это был ад...

— Продолжай, — попросила она, не сводя с него глаз.

— Я усваивал науку хорошо и быстро. Сначала я научился не плакать. Потом научился прятать свои чувства так глубоко, что он сам не мог бы их обнаружить. Я никогда не делился с отцом переживаниями: он мог бы воспринять это как слабость. Изредка он бил меня и называл это формированием твердого мужского характера. К тринадцати годам я заметно возмужал, и воспитание ремнем прекратилось. Я не мог дождаться, когда мне исполнится шестнадцать, потому что с того момента, по закону, я мог жить самостоятельно.

Брэнт потер затылок.

— Я считаю, что он дал мне и что-то хорошее. Я прекрасно освоил лыжи, альпинизм, серфинг. Каждый раз, когда я осваивал что-то одно, он переключал меня на другое. Именно тогда я узнал манящую силу опасности. Отсюда — моя работа, — он улыбнулся, — в этом есть своя логика, ты согласна?

— Да, — сказала Роуэн.

— Теперь ты понимаешь, почему я так боюсь стать отцом? Я не перенесу, если сам подвергну своего ребенка чему-то подобному. А это не исключено...

— Брэнт, этого не случится. Я наблюдала за тобой, когда ты играл с Филиппом, а потом разговаривал с его отцом. Думаю, ты будешь замечательным папой еще и потому, что ты много страдал.

Брэнт почувствовал, как напряжение стало отпускать его. Но он еще не закончил свой рассказ.

— Я думаю, что женился на тебе, потому что понял: ты мое спасение. Ты дала мне тепло, уют, понимание, все, чего я был лишен. И затем я все это потерял. Я действительно был абсолютной копией своего отца, колесил по земному шару, доказывая себе и другим, что я настоящий мужчина.

— Но ты всегда был таким нежным и любящим в постели.