для моих собственных ушей, при том, что оно было правдой. Во всяком случае, верхушкой правды, предназначенной для окружающих.

Клара буравила меня взглядом еще пару мгновений, словно пытаясь понять, почему Эш пригласил в свой дом такую женщину, как я.

– Вы знаете, где гостевая спальня? – наконец спросила она. Я кивнула. – Вам что-то нужно?

Я покачала головой:

– Не хочу вас беспокоить, вы явно заняты. Вы даже не заметите мое присутствие.

– Чепуха, – быстро возразила Клара. – Вы гость Эша. Если вам что-то понадобится, просто попросите меня.

– У меня все есть, – продолжала отнекиваться я.

– Даже кофе? Я все равно собиралась сварить немного.

Тут Клара наконец-то улыбнулась мне, кажется, даже искренне, так что в углах ее ярких зеленых глаз залегли морщинки, и я спросила себя, может, я приняла за назойливость обычное любопытство? Может, Эш в самом деле редко звал кого-то в гости? Я с трудом сглотнула, пытаясь не думать, какую подоплеку может иметь подобное приглашение. Не так рано с утра.

И по правде говоря, предложение Клары было очень кстати, перед выездом из отеля кофе я не успела перехватить.

– Кофе было бы очень здорово, спасибо.

– Со сливками и сахаром?

– Просто черный.

Клара кивнула.

– Ладно, тогда устраивайтесь, а я принесу его вам в комнату через несколько минут.

Гостевая спальня выглядела ровно так, как я помнила, – нарисованная Анджелика, мрачно взирающая с портрета, стены в мягких тонах и накрахмаленное постельное белье – элементы женственности, совершенно выбивающиеся из оформления остального дома. Прикроватная тумбочка пуста, как и комод. Никаких дю Морье, Сильвии Плат или Оливии Фицджеральд. Вообще никаких книг.

Я сбросила туфли, легла на кровать и уставилась на Анджелику, такую мучительно прекрасную и одновременно вызывающую оторопь. Она явно ни разу в жизни не краснела от смущения. Я задумалась, кто нарисовал ее такой, как это происходило? Она позировала здесь, в доме, или художник рисовал по памяти или с фотографии уже после ее смерти? От этой мысли меня пробрала дрожь.

Я так засмотрелась на портрет, на зеленые глаза Анджелики, что не заметила даже, как в комнату вошла Клара (она вообще стучала?), пока не услышала обращение по имени и буквально подскочила на кровати, увидев Клару рядом с собой.

Она негромко рассмеялась.

– Простите, не хотела вас напугать. Я думала, вы слышали, как я вошла. – Она поставила чашечку дымящегося кофе на подставке на тумбочку и рядом блюдце с какой-то булочкой. – Вот, на случай если вы проголодались. Эш сам испек вчера вечером, с изюмом и… кардамоном вроде бы? – Она в сомнении приподняла бровь. Я вспомнила переживания Эша по поводу шафрана и издала смешок. – Если вам что-то понадобится, просто скажите мне, хорошо?

– Спасибо, все в порядке. Я правда совершенно не хочу вас беспокоить, – в который раз повторила я.

– Никакого беспокойства, – произнесла Клара, хотя внезапно каким-то напряженным тоном. Воздух в комнате тоже вдруг стал словно горячим и душным, и я с трудом выдавила улыбку. Потом вспомнила, что Нейт забрал чемодан, сообщив, что домохозяйка постирает мои вещи.

– Да, мой чемодан. Если вы можете принести его и показать, где у вас прачечная…

– Я обо всем позабочусь, – оборвала Клара.

– Правда, не стоит, я сама могу постирать вещи. – Ужасно странно было выпрашивать назад собственную одежду.

– Чепуха, – быстро возразила Клара. – Я же сказала – вы гость Эша. – Она снова натянуто улыбнулась. – Я принесу их потом.

И она повернулась и ушла, прежде чем я успела еще что-то возразить.

Я растерянно уставилась в пустой дверной проем. Это же просто грязная одежда – почему же я так странно себя чувствую? Хм-м, может, потому что произошедшее и правда слегка странно, словно воочию услышала я голос Ноя в голове, но тряхнула ею, прогоняя видение. Эш – и, следовательно, Клара как его работница – просто стараются быть любезными.

Я достала из сумки блокнот и ручку и отхлебнула кофе – черный, крепкий и горький, именно как я любила. Попробовала булочку – одновременно пряную и сладкую, я таких никогда не ела; необычный вкус, но завораживающий. Прямо как сам Эш.

Я отбросила эту мысль прочь и задумалась, вспоминая фотографии Эмилии.

«Эмилия была потрясающей», – написала я на чистой странице, рассеянно рисуя цветочные лепестки вокруг «о». – «Юность во Франции? Связь с дю Морье? Все свидетельства о Ребекке пропали в пожаре…»

И тут мне пришло в голову, что даже если личные документы и фотографии сгорели вместе с домом у озера, должны были остаться какие-то записи о случившемся. В конце концов, бизнес Генри Эшервуда к тому моменту уже процветал, и о пожаре в его доме и гибели жены писали бы не просто в местных газетах, а по всей стране – если не по всему миру.

Я открыла ноутбук и вернулась на сайт с архивами газет. Попыталась найти что-нибудь по запросу «озеро Малибу, пожар 1942» – поисковик выдал «0 результатов». Я вбила «Эшервуд, пожар 1942» – выпала рекламная заметка в «Лос-Анджелес таймс», в которой «Магазины Эшервуд» предлагали купить пару серег с огненными опалами – «безупречный подарок на Рождество для самой особенной женщины в вашей жизни!». Я изменила запрос на «Эшервуд, пожар в доме 1942», и на экране снова издевательски замигало «0 результатов».

Но даже если из библиотеки в Малибу украли все печатные материалы об Эшервудах и смерти Эмилии, кому под силу было стереть все упоминания об этом событии в Интернете? Предположим, имея такие деньги и власть, как дед Эша, можно нанять специалистов, которые вычистят информацию о Ребекке, пожаре, самом существовании Эмилии, но встает вопрос – зачем? Что, связанное с пожаром и женой, Генри Эшервуд хотел скрыть от людей? И почему Эш, который так настойчиво желает обнародовать историю бабушки, уклоняется от ответов на самые простые вопросы?

Я допила кофе, доела булочку, закрыла ноутбук и отодвинула чашку и блюдце на дальний край тумбочки. Снова взглянула на портрет – теперь во взгляде Анджелики мне почудилось недоумение, словно она удивлялась и порицала меня за недогадливость, а возможно, и несостоятельность как писателя.

– Чего уставилась? – огрызнулась я и тут же захлопнула рот ладонью, сама не веря произошедшему.

Та-а-ак, надо собраться. Определенно, плохой признак – разговаривать с портретом покойницы.

Внезапно на меня навалилась невыносимая усталость, и я задумалась, а не сварила ли Клара кофе без кофеина. Веки закрывались сами собой, и держать их открытыми стоило большого труда. Возможно, если бы я немного вздремнула, по пробуждении происходящее обрело бы немного больше смысла. Руки и ноги стали неподъемными, и, забравшись в