мы побили, – пояснил Спешнев, будто услыхав. – Смотрите! – он поднял с пола и показал мне кивер. – Видели такое? – он ткнул пальцем в эмблему «N» в обрамлении лавровых листьев.

– Гвардия Наполеона?

– Именно так, – подтвердил Спешнев. – Шеволежеры, личный эскорт маршала Даву. В сумке убитого капитана нашелся приказ за его подписью. Его роте предписано было перейти во временное подчинение полковнику Маре. Не знаю, с чего они сюда забрели – возможно, разведывали пути для армии маршала. Хотя гвардии такие дела, обычно, не поручают. Теперь не узнать.

– Полковника тоже грохнули? – спросил я.

– Ускакал, – сморщился Спешнев, пропустив мимо ушей словечко из моего времени. – Сплоховали егеря, не сразу углядели. Ну, да бог с ним. Что с трофеями будем делать, Платон Сергеевич?

Штабс-капитан и фельдфебель уставились на меня.

– А как положено в армии? – по-еврейски вопросом на вопрос ответил я.

– Сдать по интендантству, – пояснил Спешнев. – Мы на государевой службе, и все, что взяли у врага, принадлежит армии.

А интенданты добычу честно переправят в казну. Ой, верю, верю! Не зря Суворов, который начинал службу интендантом, говорил, что любого из них, кто прослужил в этой должности три года, можно смело вешать – найдется за что.

– Интендантам неведомо, сколько и чего мы взяли. А мы им не скажем. Ведь так?

Спешнев с Синициным довольно улыбнулись. В их взглядах я прочел одобрение: дескать, наш человек.

– Штуцера предлагаю отдать егерям – пригодятся, – продолжил я. – Доброе оружие, если еще пули нужные отлить… Сабли егерям без нужды – сдаем, но не все. Те, которые подороже, с каменьями, пойдут на подарки начальству или тем же интендантам, дабы жалованье не задерживали и на провизию не скупились. Пистолеты… Если кому нужно, пусть берут, остальные сдать, как и французские ассигнации. Нам не пригодятся. А вот золото с серебром предлагаю оставить. Часы – тоже, их можно продать.

– Что я говорил! – довольно улыбнулся Спешнев, посмотрев на Синицына. – Присаживайтесь, Платон Сергеевич, обсудим.

Я поставил штуцер к стене, положил рядом тесак и разместился на лавке напротив начальства.

– Фельдфебель предлагает поделить трофеи на три части, – сказал штабс-капитан. – Одна пойдет в ротную казну, две других – нам с вами.

– А мужикам? – спросил я. – Они тоже воевали.

– Их графиня отблагодарила, – махнул рукой Синицын. – Каждого, кто пришел с Егором, освободила от оброка в этом году. Раненым дала по рублю, семьям погибших – по корове. Мужики ей руки целовали.

Ага. Вот тебе, мужик, пятак, и ни в чем себе не отказывай.

– Еще пообещала щедро наградить, если сохранят в целости ее имущество во время отъезда, – продолжил фельдфебель. – Егор здесь остается – сказал, что собьет из мужиков отряд и не пустит француза к усадьбе. Для этого перекопают дорогу и устроят засеки. Тех, кто все же просочится, убьют.

– Мы им пики шеволежеров отдали, – дополнил капитан. – Нам они без нужды, а вот мужикам в самый раз. Все же лучше, чем вилами пырять.

– И сапоги, которые с убитых поляков сняли, выделили: каждому, кто воевал, по паре, – дополнил Синицын. – Они хотели и мундиры снять, но их благородие запретил.

– Поляки, конечно, враги, но негоже воина хоронить голым, – пояснил Спешнев. – Без сапог ладно. Нам они нужнее – у многих егерей каши просят. А вот нательные кресты, кои на телах были, снимать запретил – грех это. Какие-никакие, но христиане.

Многое я проспал… Капитан с фельдфебелем даже не понимают, какой процесс запустили. Крестьяне ощутили вкус военной добычи. Сапоги в этом мире – большая ценность, мундир – тоже. Аршин (72 см) тонкого сукна стоит свыше пяти рублей. Понятно, что носить мундир крестьянин не станет – неудобный и приметный. Но этот военный фрак с фалдами можно распороть по швам, а из кусков смастерить кафтан или платье. Богатая одежда выйдет! Носить будут по праздникам, внукам по наследству передадут. В этом времени фабричные товары – большая ценность. Поэтому ничего не пропадает, любому клочку ткани или кожи найдут применение. Это мне егеря, которые шили куртку из гусарских ментиков, объяснили. Так что потянутся мужички на большую дорогу. Историки позже напишут: в патриотическом порыве. Ага, счас! Какой патриотизм у крепостного? За что ему Родину любить? За то, что его здесь продают, как скот? Вот за свою семью и добро крестьянин встанет насмерть – на куски порвет. И за добычей на большую дорогу пойдет… Ладно, пусть. Своих лишь бы не трогали.

– Не много ли будет мне – треть? – спросил я.

– По справедливости, – не согласился Синицын. – Егеря вами довольны, Платон Сергеевич. – Они к смерти готовились, а тут всего трое убитых. Говорят: «Как славно княжич придумал! Поляков побили и сами целы». Не откажите!

– Ладно, – кивнул я. – Но еще выберу часы – в счет доли. Мои гусары забрали.

Опять вру. Но без часов как-то непривычно.

– Извольте! – кивнул Спешнев.

Я пробежался взглядом по часам. Все карманные, наручные еще не придумали. Одни даже в золотом корпусе, только – ну их! Не по чину такие фельдшеру, лучше продать – немало выручим. А вот эти, серебряные, вроде ничего. Я взял часы и открыл крышку. Раздался мелодичный звонок.

– Брегет[58] со звоном, – одобрил Спешнев. – Хорошие часы.

Как же, помним. «Пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»[59]… Я покрутил головой и отложил часы в сторону. Каждый раз, чтобы узнать время, внимание к себе привлекать? На фига эти понты? Перебрав несколько часов, выбрал небольшие в серебряном корпусе. Белый циферблат, большие цифры – римские, конечно. Скромно и со вкусом.

– Что-нибудь из этого? – Спешнев указал на драгоценности.

Я окинул их взглядом. Перстни не нужны. Эти гайки на пальцах у мужиков никогда не понимал. Глаз зацепился за овальный золотой медальон на тонкой цепочке. С тела сняли или в кармане лежал? А он с крышечкой! Что там внутри? Портрет любимой и ее локон? Тогда нах. Я открыл крышку. На меня глянули добрые глаза Богородицы. Хм! Миниатюра под лаком, написана мастером. И канон, насколько понимаю, православный. Не все из поляков были католиками. Что ж ты против единоверцев пошел, неведомый мне Збышек или Лешек? Хотя, скорее, Дмитрий или Владислав. Вот и не уберегла тебя Богородица…

– Беру! – я сунул медальон в карман. – Остальное делите.

Спешнев и Синицын стали высчитывать стоимость золота и серебра, выписывая цифры карандашом на листе бумаге – как бы не оборотной стороне того самого приказа Даву. По их репликам я понял, что добычу сбудут в Смоленске, включая монеты. Их охотно купят: серебро и золото в России в цене. Соотношение стоимости серебряных денег к бумажным – один к четырем, то есть за рубль серебром дают четыре бумажных. Пока штабс-капитан с фельдфебелем считали, я рассматривал ассигнации. Французские,