Движения Олловейна напомнили Ганде колыхание длинного шелкового знамени, которым играет легкий бриз. В мгновение ока Танцующий Клинок оказался между отступавшими. Удар локтем пришелся одному из них в висок, второго на землю отправил пинок под колено. Захныкав, мастер темных делишек ухватился за ногу, очевидно, будучи не в силах подняться.

Что-то металическое коснулось горла лутинки. От испуга и удивления она не могла издать ни звука. Мысленно Ганда обругала себя за то, что, захваченная битвой, позабыла обо всем. Тяжелая рука схватила лисьехвостую за плечо и оттащила немного назад. Толстяк прижимал кинжал к ее шее.

— Ты гират, не так ли? — Голос его прерывался, настолько поспешно он говорил. — Один из духов пустыни? Надо было сразу так и сказать, а не молоть эту чушь про палача. Я никогда не коснулся бы дочери гирата.

— Тогда убери лезвие от моей шеи, ты…

Давление холодной стали усилилось, и Ганда умолкла. Чертовски не повезло. Нельзя было спускать глаз с жирного урода! Она сама виновата в том, что они сели в лужу. Пятеро врагов лежали на земле, неспособные сражаться, а Олловейн даже меч не обнажил. А она все испортила, буквально сама отдавшись в руки торговца детьми.

— Думаешь, ты выживешь, если причинишь моей дочери какой-либо вред?

Олловейн говорил совершенно спокойно. Более того, он даже улыбался, но в этой улыбке не было ничего успокаивающего. Конечно, мужчина его не понял. Лисьехвостая почувствовала, что рука толстяка стала мокрой от пота. Лутинка отчаянно пыталась сообразить, как вырваться самостоятельно. Она владела тысячами заклинаний. Могла наколдовать этой грязной свинье ос во рту и носу, но если он хотя бы дернется, для нее вылазка в Искендрию закончится перерезанным горлом. И каждое чертово заклинание, приходившее в голову, оставляло ему более чем достаточно времени для того, чтобы дернуться, если только…

— Сейчас ты отстегнешь меч, гират, и заведешь руки за спину. Мы найдем способ выйти из этого переулка живыми. Ты получишь малышку…

Ганда прошептала слово силы, и голос торговца детьми замер. Лутинка осторожно отвела клинок от своего горла.

Олловейн скептически поднял бровь, И как только остроухим удается казаться такими невероятно заносчивыми? Наверное, многие годы своей бесконечной жизни они проводят перед зеркалами, чтобы совершенствовать жесты и мимику.

— Что с ним?

— Как видишь, я и сама могу о себе позаботиться, — колко ответила рыжеухая злюка. — В данный момент он считает себя мраморной статуей. До рассвета ничего не изменится. Предлагаю валить.

— А зачем нужно такое заклинание?

— Разумеется, чтобы избавиться от приставленного к горлу ножа, — с иронией ответила Ганда. — Иногда еще бывает полезно для благоприятного заключения сделки.

Мастер меча покачал головой и наклонился за плащом и платком.

— Это такое описание кражи?

— Злостная клевета — постоянно обвинять нас, лутинов, в том, что мы народ воров, — возмущенно ответила мелкая кобольдесса.

Конечно, как правило, так и происходило: плата, которую они оставляли в случае применения мраморного заклинания, слабо соизмерялась с истинной ценой товара, который они забирали, но они не воры! Воры вообще ничего не оставляют! Даже символической монетки.

Внезапно Олловейн бросился на нее. Танцующий Клинок потянул лутинку на землю. Его вес вышиб весь воздух из ее легких. Она услышала, как ломаются ребра. Что-то теплое потекло по руке. Кровь!

Когда Олловейн поднялся, Ганда увидела, как человек с раздробленным коленом пытается уползти в развалины. Мастер меча не удостоил его и взглядом. Большое кровавое пятно расползалось по белоснежной одежде под его правой рукой. Рядом в пыли лежал кинжал в форме полумесяца.

— Он предназначался мне? — испуганно пролепетала кобольдесса. Почему этот парень так поступил? Ведь бой был окончен.

— Если бы он предназначался тому несколько застывшему полному господину, я наверняка не стал бы на пути кинжала. — Олловейн осторожно ощупал окровавленную одежду.

Ганда все еще не могла поверить в случившееся.

— Ты встал между мной и ножом? Ты ведь меня терпеть не можешь. Ты мог умереть. Ты мог…

— Мог, мог, мог. — Эльф отмахнулся, будто ничего не произошло. — Клинок задел ребро. Вошел неглубоко. Я не в опасности, понимаешь? Такие поверхностные порезы сильно кровоточат и выглядят очень пугающе, но, в принципе, о них и говорить не стоит. Если хочешь сделать мне приятное, давай не будем больше ходить в обход. Отведи меня к дому Сем-ла. Я с удовольствием принял бы чистую ткань, чтобы наложить тугую повязку. — Он скомкал платок и крепко прижал его к ране.

— Но ты спас мне жизнь! Ты…

Мастер меча приложил палец к губам, прося ее помолчать.

— Я сделал то, что поручила мне Эмерелль, — защитил тебя. Не больше и не меньше.

Ганда кивнула, но для нее вопрос еще не был исчерпан. Она не знала никого, кому пришло бы в голову остановить своим телом нож, предназначенный для нее. Она никак не могла понять этого проклятого эльфа. Она даже рассердилась оттого, что он преуменьшает свой героический поступок. Раз в жизни встретила существо, которое ведет себя подобно рыцарю из песен бардов, самоотверженное и благородное, а потом оно же все портит, делая вид, что все это мелочи. Ее жизнь — это не мелочь! По крайней мере для нее самой.

Злая, Ганда потопала вперед, пытаясь сориентироваться. А потом услышала мрачное пение. Звуки указали путь к храмовой площади. Пусть Олловейн все же посмотрит, что там происходит! Черствый негодяй!

Все больше и больше людей попадалось им на пути. Пение стало тише и наконец умолкло. Зато усилился шум на улицах. Из таверн доносились похабные песни. Какой-то маленький мальчик громко восхвалял искусство своей дрессированной обезьянки.

Город вдруг ожил. «Глупости», — подумала лутинка. И тем не менее что-то изменилось. Люди вокруг казались словно освобожденными. Их смех звучал чище… Может быть, дело в ней? В том, что она знала, что на сегодня ужасы закончились? Внезапно Искендрия повернулась к ней своей светлой стороной. Пока завтра утром не начнется шествие священнослужителей по главной улице, чтобы привести Бальбару новую невесту.

Прошло немного времени, и они достигли улочки, в конце которой располагалась широкая площадь, над которой возвышался шпиль храма Бальбара.

— Ты не хотела, чтобы я шел туда, правда? — спросил Олловейн.

— Правда, — коротко ответила Ганда.

— А почему?

— В честь бога они сжигают там маленьких девочек. И при этом называют их невестами бога! Это отвратительное представление называют свадьбой! Я не хотела, чтобы ты видел это. После того как ты так отреагировал на кошек в гавани, я боялась, что ты можешь завестись. И я не слишком ошибалась, не так ли?

Олловейн не ответил. По его лицу нельзя было понять, о чем он думает. Путешественники ступили на площадь. В центре возвышалась статуя высотой более десяти шагов. Она изображала сидящего на троне мужчину с длинной бородой клином. Руки статуи были странно вывернуты и лежали на коленях. Божок сложил их ладонями вверх. Там возилась группа священнослужителей; по деревянной, украшенной венками цветов платформе они поднялись к раскрытым ладоням Бальбара.