Думаю, мы должны главным образом писать статьи. К чему это приведет? Человек, верящий в астрологию, узнает немного об астрономии. Человек, верящий в чудесное исцеление, немного узнает о медицине, о биологии благодаря аргументации, появившейся там и здесь. Иначе говоря, обращение к науке станет для него необходимостью. Я где-то прочитал высказывание, что наука истинна до тех пор, пока не затрагивает религию, и это ключ к пониманию проблемы. Пока она не затрагивает религию — тогда к науке не следует прислушиваться, и никто не должен ничего изучать. То есть ее можно исключить из современного общества, за исключением, возможно, ее приложений, и, следовательно, изолировать. Поэтому мы так жестко боремся за попытки объяснить суть вещей людям, у которых нет особых причин знать об этом. Но если они хотят защищать свою точку зрения, они должны видеть слабые стороны вашей точки зрения. Поэтому я полагаю — может быть, не совсем корректно, а возможно, и неправильно — мы чересчур вежливы. В прошлом веке шли споры по этим вопросам. Церковь понимала, что взгляды Галилея идут с ней вразрез. Церковь сегодня не чувствует, что научные взгляды ей противоречат. Никто об этом не беспокоится. Никто не критикует. Думаю, никто сейчас не пишет статей, вскрывающих несоответствия теологического и научного взглядов, к которым прислушивались бы различные люди.

Теперь о другом вопросе, последнем из тех, что я хотел бы затронуть, — я считаю его наиболее важным и наиболее серьезным. Я имею в виду вопрос неопределенности и сомнений в науке. Ученый никогда не бывает уверен. Мы все это знаем. Мы знаем, что все наши утверждения приблизительны с различной степенью определенности; что, когда сделано утверждение, вопрос не в том, правильно оно или ложно, а скорее в том, с какой вероятностью оно должно быть правильным или ложным. «Существует ли Бог?» «Когда вводить вопросительную форму, насколько она вероятна?» Это приводит к пугающей трансформации религиозной точки зрения, поэтому-то религиозная точка зрения ненаучна. Мы должны обсудить каждый вопрос в рамках позволенных нам неопределенностей. По мере увеличения доказательств растет вероятность того, что, возможно, идея правильна или наоборот. Но никогда нет абсолютной определенности, каким путем идти. Теперь мы поняли, что сомнения играют первостепенную роль в движении вперед. Если у нас абсолютно не осталось сомнений — значит, мы не продвинулись вперед и ничему не научились. Не сформулировав вопроса, мы ничему не научились. А вопрос предполагает сомнения. Человек ищет достоверный факт. Но достоверности не существует. Люди приходят в ужас: как можно жить, не зная? Здесь нет ничего странного. В сущности, вы только думаете, что знаете. Большинство ваших действий основано на неполном знании — вы действительно не знаете, что все это значит и какова конечная цель мироздания. Значит, можно жить и не знать.

Свобода сомнения, абсолютно необходимая для развития наук, и родилась в борьбе с законной властью, которая в свое время решала все проблемы — а именно с церковью. Галилей есть символ этой борьбы — один из наиболее выдающихся борцов. И хотя самого Галилея заставили отречься, никто не воспринял его покаяние всерьез. Не думаю, что все мы, следуя Галилею, должны отречься. По сути, мы считаем отречение некоторым безрассудством — церковь настаивает на этом, и мы становимся свидетелями отречения снова и снова; мы сочувствуем Галилею, мы сочувствуем музыкантам и художникам из Советского Союза, вынужденным отрекаться — к счастью, в последнее время их стало меньше. Отречение — бессмысленная процедура, даже если она разумно организована. Людям со стороны совершенно ясно, что это ничего не значит и что отречение Галилео не говорит ни о чем, кроме того, что он, возможно, был стар, а церковь очень сильна. Для данной дискуссии несущественно, что он был прав, несомненно одно: его пытались принудить к отречению.

Нам становится грустно, когда мы смотрим на мир и видим, что в сравнении с потенциальными возможностями человечества мы добились весьма скромных успехов. Людям из прошлого только в страшном сне могло присниться их будущее. Сегодня, когда это будущее материализовалось, оно во многих случаях превзошло все сны, но во многих направлениях наши сегодняшние мечты очень близки к мечтам людей из прошлого. В прошлом существовал энтузиазм в связи с тем или иным методом решения проблемы. Одни хотели сделать образование универсальным и чтобы все мужчины могли стать Вольтерами, и тогда бы мы смогли во всем разобраться. Универсальное образование, возможно, хорошая вещь, но учить можно в равной степени и хорошо, и плохо — можно учить как ложным вещам, так и истинным. Взаимодействие между народами, когда оно развивается благодаря техническим открытиям в науке, безусловно, улучшает отношения между ними. Правда, все зависит от характера общения. Можно общаться честно и доброжелательно, а можно лгать, обманывать и угрожать. Большие надежды связывают с прикладными науками, они должны освободить человека от физической борьбы за выживание, особенно в медицине, где дела обстоят довольно хорошо. Пока мы с вами разговариваем, ученые работают в своих лабораториях, пытаясь разработать противоядие от неизлечимых болезней. Возможно, сегодня экономическое насыщение является решением проблемы. Я имею в виду, что у всех будет достаточно дел. Это не означает, конечно, что мы не будем пытаться что-то предпринимать. Из того, что я сказал, не следует, что мы не должны получать образование, не должны взаимодействовать или не должны создавать экономического насыщения. Решение как самой этой проблемы, так и всех проблем кроется в сомнении. Поскольку в тех местах, где мы имеем определенную степень экономической удовлетворенности, мы обрастаем целой кучей новых проблем или, возможно, старых, но уже под другим углом.

Итак, сегодня мы не слишком далеко ушли вперед, неясно даже, что из того, что мы сделали за годы развития, хорошо и разумно. Философы во все времена пытались найти секрет бытия. Если бы они нашли реальный смысл жизни, то все человеческие усилия, все эти поразительные потенциальные возможности человечества можно было бы направить в правильное русло, и мы с большим успехом шагали бы вперед. На вопрос о смысле и значении целого мира, бытия, человеческой жизни, всего человечества и прочем в том же роде отвечали много раз и многие люди. К сожалению, все эти ответы очень разные; люди, отвечающие на вопрос определенным образом, смотрят на тех, кто дает резко отличающийся ответ, с опасением и страхом. Со страхом, поскольку они видят, сколько ужасных вещей происходит вокруг. Это действительно так — существует фантастический страх перед огромными потенциальными возможностями человечества, — но именно наши опасения вселяют надежду, что, если мы сможем двигаться в правильном направлении, дела наши пойдут куда лучше.

Каково же значение мира в целом? Мы не знаем, в чем заключается смысл бытия. Мы говорим на основании изучения совокупности предшествующих взглядов, что не знаем смысла бытия; но утверждая это, мы, возможно, только нащупали путь — если мы оставим только то, что ведет к прогрессу, мы, таким образом, оставим открытые возможности для альтернативных вариантов. Мы не испытываем энтузиазма перед фактом, знанием, абсолютной истиной, мы всегда не уверены — мы рискуем, делаем ставки. Англичане называют наработки своего правительства в этом направлении «неизвестно, как довести дело до конца», и хотя это звучит довольно глупо, такой путь является самым научным способом движения к прогрессу. Выбор правильного ответа не затрагивает научных методов. Для движения к прогрессу надо только приоткрыть дверь неизвестному — только приоткрыть. Мы находимся лишь в начале развития человечества; для развития человеческого ума, интеллектуальной жизни у нас есть в запасе годы и годы. Наша ответственность — не принимать поспешных решений, касающихся глобальных проблем, не делать категоричных заявлений. Иначе мы будем ограничены пределами нашего воображения, ограниченного, в свою очередь, научным знанием на данный момент времени. Мы только можем делать то, что считаем необходимым делать сегодня. То есть всегда нужно оставлять место сомнениям, дискуссиям и продолжать движение по пути, сходному с научным. Поэтому я верю — и нам надо надеяться, хотя это и не вопрос сегодняшнего дня, — что придет время, когда люди полностью осознают, что сила власти ограниченна, что правительства не уполномочены решать вопрос, ценна научная теория или нет, просто нелепо с их стороны даже пытаться делать это. Они не должны присваивать себе право делать выбор между различными версиями описания истории, экономической теории или философии. Только на этом пути можно создать реальные возможности в будущем для наивысшего развития человеческого рода.