— Лучше сдавайся, Финн. С такими противниками тебе никогда не выиграть.

К этому времени меня окружили заинтересованно глядящие на меня сверху вниз мордочки.

— Вам, дети, нельзя задирать Финна. Он уже не так молод, как раньше. Что он вам сделал? Отобрал у вас конфеты или что еще?

— Он не хотел для меня что-то сделать, вот что! — выкрикнула Анна. — Он — вредина.

— Бог тебя простит, ты, мелкий дьявол, — успел сказать я, прежде чем нога Милли припечатала меня обратно к земле.

— Вежливо попроси его еще раз, Анна, — хихикнула Милли. — Попроси его еще раз, пока я его держу. Если так пойдет дальше, он сегодня не вернется домой. Давай попроси, а я подержу его. — И она несколько увеличила давление на единицу площади ступни. — Проси, пока он еще дышит.

Ситуация была безвыходной, оставалось делать хорошую мину при плохой игре. Боюсь даже представить себе, что могли подумать случайные очевидцы этой сцены. В любом случае помочь мне никто не мог.

Меня несколько встревожило, когда к компании присоединилась довольно большая собака. К счастью, она вскоре убедилась, что здесь ничего интересного не происходит, и удалилась на поиски подходящего фонарного столба.

— Давай, Анна, задавай свои вопросы. Финн, кажется, возвращается к жизни.

— Финн. — Она произнесла мое имя тем извиняющимся тоном, которым умеют говорить только дети, у которых что-то на уме.

— Милосердия! Я сдаюсь! Что ты там хотела спросить?

— Это слово — Рэндом? Что оно значит? Спроси у него, Милл!

— О'кей, Милл, убери ногу и дай мне встать.

— Я всегда говорила, что гениям в жизни приходится трудно. Если ты будешь продолжать в том же духе, то плохо кончишь, Финн.

Полагаю, Джон не будет возражать, если я скажу ему, что у него таких проблем отродясь не было. Скажу… если, конечно, когда-нибудь доберусь до него!

Оказавшись наконец на ногах, я сделал в сторону Милли пару незамысловатых, но весьма красноречивых жестов, означавших, что в будущем я ее обязательно задушу.

— Пожалуйста, Финн, никакого насилия! Побольше добра и света, и люди к тебе потянутся. Я бы и сама не отказалась узнать, что это означает. Сделай милость, объясни, что это такое?

— Ну, это что-то вроде… это как бы путаница, я думаю. Что-то, у чего нет формы.

— Чтоб мне провалиться, Финн! Ты хочешь сказать, что это много шума из ничего?

— Ну разве разум — это не прекрасно? — спросила она у мира в целом.

Это было не совсем то, что я хотел сказать.

Формулировка явно требовала дальнейшей доработки.

Пока я валялся мордой в гравий, у меня в голове промелькнула какая-то идея.

— Не беспокойся, Кроха, я спрошу у мистера Джона и, когда вернусь, все тебе расскажу.

— Нет, так дело не пойдет. Тебе не удастся вот так просто вывернуться. Говори сейчас, или ты никуда не пойдешь!

— Слушаю и повинуюсь, мой господин! Джинн из сумки готов приступить к исполнению своих обязанностей. Если мне, конечно, удастся найти эту чертову штуковину. Куда запропастилась эта чертова ручка? Когда нужно, никогда ее нет на месте, чтоб у нее все было хорошо.

До Билла дошло первым; он запустил руку в сумочку Милли и вытащил самопишущую ручку. Я провел дальнейшие изыскания в сумке.

— Матерь Божья, откуда тут столько мусора? С этим можно было бы открыть магазин.

— Ты слишком привязан к тому, что, как тебе кажется, ты знаешь, гений, а кроме того, убери свой нос из моей сумочки. То, что там лежит, тебя не касается. Я не права, дети?

— Тогда как насчет листочка бумаги? Может быть, пока вы еще здесь, нароете мне стол и стул?

Она замахнулась на меня сумочкой, но промазала, что было очень здорово, учитывая совокупный вес всего, что там лежало.

— Бумагу, — потребовал я уже решительнее. — Бумагу!

Она вытащила бумажный пакет с яблоками из продуктовой сумки, раздала его содержимое детям и протянула мне пакет:

— Мне это зачтется?

— Это мы еще посмотрим. Если я правильно понимаю твои мотивы, возможно, и да.

Я яростно потряс ручкой над пакетом, который тут же покрылся россыпью разнокалиберных клякс.

— Вот это, — сказал я, продемонстрировав пакет общественности, — и есть рэндом,[15]ну, более или менее 25. Идея ясна? Никакого порядка здесь нет, расположение клякс довольно случайно. Больше ничего про это сказать нельзя.

— Бьюсь об заклад, Финн, чтобы такое понять, нужно много времени, — сказала Милли.

— Я бы сам так не смог!

Для этого нужны настоящие мозги! Куда уж мне — я ведь просто тупица. Ух… наверное, после всех этих треволнений я неделями спать не буду. Чтобы сделать что-то, о чем даже говорить не можешь, нужны настоящие мозги. Надо бы почаще этим заниматься — давать мозгам роздых.

— Идиоты! — крикнул я через плечо, убегая.

Примерно через час я добрался-таки до Рэндом-коттеджа. И вот какой ответ получил я на Аннин вопрос.

— Всего лишь случайность, — сказал Джон. — Причиной тому всего лишь случайность, и ничего больше. Одна из тех давно позабытых историй, о которых рассказывают в сказках. Мне просто повезло. Дать дому такое имя меня заставила прихоть, причуда. Странно, не правда ли?

Он окинул взглядом комнату, в которой мы сидели.

— Мне нравится звать его так. Больше я ничего не могу рассказать вам об этом слове. Случайность, и все тут.

В его доме и саду все было организовано со столь скрупулезной тщательностью, что слово «рэндом» казалось не слишком удачной шуткой, и Джон всегда улыбался, буде ему случалось его произносить.

Когда я вернулся домой, бумажный пакет, испещренный чернильными точками, был разложен на кухонном столе, а над ним, склонив голову, сидела Анна. Я передал ей содержание своей беседы с Джоном и получил в ответ только «угу».

— Ну, на этом все и кончилось, — подумал я.

Ох, как же я ошибался! Через несколько дней несчастный бумажный пакет с точками чудесным образом превратился в большущий лист картона с еще большим количеством точек. Кроме небрежного «ты все равно не можешь ничего про это сказать!», что на самом деле могло означать что угодно, я не получил никаких комментариев. Я был настолько заинтригован, что чуть не спросил у нее, что же это такое, о чем я все равно ничего не могу сказать. Однако я этого не сделал. Какой прок задавать глупые вопросы, если я даже пока не знаю, во что она так воткнулась? Выслушав это «ты все равно не можешь ничего про это сказать!» в надцатый раз, я почувствовал, что пришло время задать свой вопрос.