— Если хочешь, я уеду. Сниму квартиру где-нибудь в городе.

— Нет, нет, что ты! — воскликнул Арсений. — Мы так давно друг друга знаем. Между нами не может быть никаких недомолвок, слышишь? Ты… — Он запнулся. — Вы оба всегда можете рассчитывать на меня.

Вадим просиял. Он все же не ошибся в нем.

— Спасибо. Я это знал.

Друзья крепко пожали друг другу руки, а потом и обнялись.

Вадим проснулся, когда утро уж вовсю куролесило за окном. Солнце давно встало и проникло в комнату через полураспахнутые занавески. Один озорной лучик пробрался на кровать и настойчиво щекотал ухо Вадима, словно говоря: «Вставай, соня, не время нынче спать!» Птицы гомонили без умолку в разросшихся кустах шиповника. Их ликующие утренние трели окончательно разбудили его.

Вадим приподнялся на подушке и огляделся. Комната была пуста.

— Маша! — позвал он вполголоса. — Маша!

Но никто не ответил ему. Маша исчезла. Или не была здесь вовсе и ему все пригрезилось? Нет, нет, не может быть! Комната еще полна была ее незримым присутствием. Вадим зарылся лицом в подушку. Она хранила тонкий аромат ее волос. Сердце бешено забилось и ухнуло куда-то вниз.

Она была здесь, с ним. Они любили друг друга, и все было таким простым и ясным. Она пришла, чтобы остаться навсегда. Слова эти не были произнесены, что в них нужды, если так красноречиво говорят глаза, губы, руки.

Почему же она ушла? Одно только мог предположить Вадим. Она решила в последний раз объясниться с отцом и матерью, достучаться до их сердец, сохранить то драгоценное, что их доселе связывало. Милая, бедная, любимая Маша! Как ей трудно сейчас! Как мучительно покидать родимое гнездо, где она столько лет была покойна и счастлива.

Он должен быть с ней. Бог весть, что сейчас делается в Апрелеве. Он явится к ее отцу и попросит ее руки, а там — будь что будет.

Вадим быстро собрался, вскочил в седло и пустил Цезаря в галоп. Он мог бы и не погонять своего вороного. Благородный конь, будто почувствовав настроение хозяина, стрелой несся по знакомой дороге, которую они не раз проезжали вместе. Не прошло и четверти часа, как вдали, за зеленью лип, забелел колоннами господский дом…

На стук копыт из дверей выбежал слуга в потертой ливрее и лаптях. В любой другой момент Вадима позабавил бы подобный контраст, но не теперь.

— Доложи барину, что к нему приехал Вадим Петрович Серебряков по важному делу. Да он дома ли?

— Дома, дома, — залепетал тот, кланяясь. — Сию минуту. Он принял поводья, привязал Цезаря к коновязи и исчез в доме. Вадим огляделся. Никого больше видно не было. Все вокруг как вымерло. Вадиму вдруг показалось, что в окне второго этажа мелькнуло чье-то бледное лицо, мелькнуло и пропало. Он так и не успел понять, мужчина это или женщина. Появился давешний слуга.

— Барин просит вас в кабинет.

Вслед за слугой Вадим вступил в просторный холл. Кабинет располагался в левом флигеле. Слуга постучал согнутым пальцем в дверь, распахнул ее перед Вадимом и отступил. Вадим вошел и огляделся.

Комната эта составляла разительный контраст с ослепительным светом сияющего за окнами летнего дня. Потемневшие от времени дубовые панели стен придавали ей мрачный вид. Мебель, бывшая в моде еще во времена Николая I, была сплошь темного дерева. Перед Вадимом была обитель угрюмого, консервативного человека, которой не коснулась изящная женская рука.

Под стать кабинету был и его хозяин, высокий, грузный, с надменно оттопыренной нижней губой. Вадим тщетно искал в его лице черты сходства с Машей, искал и не находил.

— Милостивый госуда-арь! — неприятным, слегка гнусавым голосом протянул он. — Чем обязан?

Когда вошел Вадим, он перебирал у стола какие-то бумаги, да так и остался стоять с листками в руках.

— Павел Петрович, вы, верно, знаете, кто я.

— Не имею чести.

— Вадим Петрович Серебряков, — чуть удивленно отрекомендовался Вадим. — Я приехал просить руки вашей дочери Маши.

— Что-о-о?

Лицо Павла Петровича побагровело, щеки мелко затряслись. От былой надменности не осталось и следа.

— Как посмели вы, сын убийцы, явиться сюда?! — вскричал он в ярости. — Вы соблазнили мою дочь. Осквернили своим мерзким присутствием этот дом. Убирайтесь немедленно, или я…

Щеки Вадима вспыхнули от невиданного оскорбления. Глаза засверкали. Руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Вы не имеете права называть убийцей моего отца, — сказал он твердо. — Дуэль не убийство. Кроме того, вызов прислал ваш отец.

— Щенок! — завопил Павел Петрович.

Жилы на его шее угрожающе вздулись. Вадиму, показалось, что его сейчас хватит удар.

— Щенок! И он еще смеет рассуждать о правах. Вон! Сию минуту вон! Иначе я велю своим людям вышвырнуть вас отсюда.

— Не трудитесь, — ледяным тоном ответил Вадим. Ему стоило неимоверных усилий сдерживать себя. — Я ухожу.

В холле его поджидала маленькая сгорбленная старушка в платке. На ее коричневом морщинистом лице застыло скорбное выражение. Вадим сразу понял, кто перед ним. Маша много рассказывала ему о своей няне.

Вадим стремительно подошел к ней и, снизив голос до шепота, спросил:

— Где Маша?

— Заперта наверху. Ох, батюшка, и наделали вы дел! Вадим быстро огляделся и, убедившись, что никого нет, сунул ей в руку записку.

— Передай Маше, нянюшка, и скажи, чтобы ничего не боялась.

Из коридора донеслись шаги. Старушка быстро спрятала записку. Со вздохом перекрестила его дрожащей рукой.

— Бог с вами.

Вадим кивнул ей и вышел.

Лиля сама позвонила Арсену. Не ТО чтобы ей очень хотелось его видеть, нет. Просто, поразмыслив, она поняла, что он единственный человек, с которым она может быть полностью откровенной. Ну, не совсем, конечно, почти. Ей необходимо было выговориться. Груз нереализованных эмоций давил на ее сознание, и она инстинктивно искала для него выход. Впрямую она никак не могла чувствительно задеть Вадима, достойно поквитаться с ним. Оставалось только строить радужные планы относительно того, как она достанет его через эту деревенскую девку с драными коленками.

Лиля подолгу лежала в кровати, предаваясь сладостным мечтам. Можно ее убить, или искалечить, или попросту плеснуть в лицо кислотой. Да, так, пожалуй, даже лучше. Она уже видела, как Вадим с невольной гримасой отвращения склоняется над ее обезображенным лицом и вдруг понимает, что он не в состоянии больше целовать, ласкать, любить ее. Его придуманная страсть рассеивается как мираж, истина открывается ему, и он понимает наконец, что он потерял.

А еще можно нанять с полдюжины бомжей погрязнее, чтобы они подстерегли ее где-нибудь и оттрахали, чем извращеннее, тем лучше. И желательно в его присутствии. Тогда он точно к ней и пальцем больше не притронется.