– Мы сделали столько плакатов! Я, помню, сказала подругам: «Вы что, шутите? Еще плакат?» Это было похоже на занятие прикладным искусством, только скучнее. Учитель дал каждому материалы для плаката, а детям нужно было только все это вырезать и склеить. Все плакаты были на одну тему.

Элина сделала вывод, что в Америке ожидания ниже и результаты тоже. Она выбрала курс журналистики в Колоне, который вела знаменитая преподавательница. Ее любили все, включая Элину. И, наверное, важнее, что ее уважали и знали, что на ее уроке чему-то научатся. Тем не менее, когда преподавательница велела всем написать 10 статей к концу семестра, их написала только Элина. Преподавательница рассердилась, но остальные ученики все-таки перешли в следующий класс.

Наблюдения Элины и Ким были крайне анекдотичны. О многом ли можно судить по детским воспоминаниям? Но примечательно, как много детей из разных стран сошлись во мнении по этому вопросу. В большом национальном опросе более половины американских учеников средней школы повторили впечатление Элины, сообщив, что их занятия по истории часто или всегда были слишком легкими. Меньше половины сказали, что им казалось, будто они всегда или почти всегда занимаются математикой.

В моем опросе 202 иностранных школьников по обмену подавляющее большинство сказало, что учиться в США им было легче, чем за границей. (9 из 10 иностранных школьников, приехавших в Америку, сказали, что учиться в США легче, и 7 из 10 американских подростков, уехавших за границу, это подтвердили.) Школы в Америке были разными, но учеба в целом не была трудной.

За год, проведенный в Америке, Элина посмотрела бродвейское шоу и посетила мемориал Джорджа Вашингтона. Она занималась бегом и готовила альбом выпускного класса. Ее удивило, как активно родители участвуют в школьной жизни, гораздо больше, чем финские. Однако в школе Колона – не задавленной бедностью, иммигрантами, преступностью или другими пороками, которые так часто обвиняют в нашем невысоком уровне образования, – она научилась немногому в общепринятом смысле.

Когда в 3.45 заканчивался учебный день, было уже темно. Одноклассники Ким расходились в разные стороны. Ребята из рок-группы шли репетировать, некоторые девочки отправлялись по магазинам. И Ким знала, что никто из них не занимался дополнительно после школы. У финских детей больше свободного времени, чем у американских, и не только потому, что им задают меньше. Они меньше занимаются спортом и меньше подрабатывают.

Ким шла через город в библиотеку и была полна оптимизма. Она подолгу оставалась наедине со своими мыслями. К своему облегчению, она поняла, что жизнь в Финляндии другая. Различия были небольшими: свобода, свежеприготовленная еда в кафетерии, учтивость. Было трудно описать совокупное влияние этих различий, но оно ощущалось в такие дни, как этот – будто ее выпустили из заключения за хорошее поведение.

Этот город был чище и красивее Саллисо, он был построен для людей, а не для машин. Ким шла по кирпичному тротуару, минуя мальчиков с волосами, как у Джастина Бибера, девочек с тату и рекламные щиты с рекламой бикини «H&M». Люди здесь одевались чуть лучше, чем у нее на родине, но не намного. И было не так уж много высоких блондинок, как она ожидала.

В районе, где находилась ее школа, было много деревянных домов XVIII и XIX веков, построенных после того, как в XVIII веке русские разграбили эту деревню и изгнали большинство горожан. Ким помнила все испытания, которые перенес Пиетарсаари, от голода до коммунизма. Его сжигал британский военный флот и бомбили союзные войска во время Второй мировой войны. Загадочная земля умных детей и «Nokia», о которой она читала в Америке, сформировалась довольно недавно.

После библиотеки она пошла в кафе «Немо», одно из ее любимых. Ким приходила сюда так часто, что хозяин-англичанин прозвал ее Оклахомой. Она сделала заказ по-фински, гордясь тем, что привыкла к крепкому финскому кофе.

Пришло время идти домой. У нее не было оправданий. Ким обожала Сюзанну, свою жизнерадостную принимающую маму, но возвращаться домой было тяжело. Несмотря на все ее старания, пятилетние принимающие сестры ее невзлюбили. Они обижались на то, что их мама уделяла внимание этой незваной гостье. Им (а иногда даже самой Ким) было непонятно, зачем их мама пустила в дом еще одну дочь.

Когда Сюзанны не было рядом, девочки называли Ким tyhmä и смеялись. Ким посмотрела в словаре: это значило «глупая». Когда она садилась заниматься, они входили и стучали по клавиатуре ее ноутбука. Цифра 4 недавно совсем перестала работать. Но ее спальня была одновременно их игровой комнатой, и Ким не считала себя вправе их выгонять.

Девочки испытывали ее, как и все маленькие дети. У Ким не было младшей сестры, и она не имела понятия, как и можно ли призвать близнецов к порядку. Это были не ее дети, а она не их сестра. Она винила себя. Каждый день она снова клялась, что сумеет заставить их полюбить себя.

Финляндия во многом стала тем приключением, какого она ожидала. Она прыгала в прорубь на замерзшем озере, следуя дикой традиции, согласующейся с великолепной историей финского стоицизма. Она предвкушала тепло крошечной домашней сауны хозяев, замерзнув по пути домой. Она даже подружилась кое с кем, и не все они были школьниками, приехавшими по обмену.

Для нее самой большой трудностью было то, что она сама не очень-то менялась, – во всяком случае пока. Ким почти все время чувствовала себя неуверенно. В школе она мало общалась, а дома, желая угодить принявшей ее семье, скрывала свою неудовлетворенность. А когда неудовлетворенность в ней нарастала, она становилась тихой и мрачной. Ким сказала себе, что все дело в языковом барьере: трудно иметь собственный голос, когда ты буквально не знаешь слов. Но это ощущение казалось неприятно знакомым, как плохая привычка, которую она привезла с собой из-за океана. В самые темные часы, лежа без сна на своей двухъярусной кровати в Пиетарсаари, она думала: неужели это чувство будет преследовать ее везде?

В субботу Эрик вошел в переполненный автобус № 80, идущий от школы до дома. Девчонки перестали визжать при виде его, слава Эрика поблекла. Он подолгу читал «Улисса».

– Привет. Как дела?

Эрик поднял глаза. Корейская девочка с волосами до плеч, собранными под повязку, говорила на безупречном английском с американским акцентом. Он видел ее в школе Намсана и знал, что она живет в том же многоквартирном комплексе, однако не слышал ни у кого столь знакомой интонации, с тех пор как покинул Миннесоту.

– Меня зовут Дженни.

У нее был низкий голос и невозмутимое выражение лица. Но потом она улыбнулась, и все ее лицо осветилось. Эрик тоже улыбнулся.

– Откуда у тебя такой отличный английский?

Дженни засмеялась. Она объяснила, что родилась в Корее, но провела большую часть детских лет в Америке. Потом ее семья возвратилась в Корею. Корейская школа ее шокировала, и она хорошо понимала, что чувствует Эрик.