Отработав шесть часов в поликлинике на приеме, Алексей с удовольствием надевал пальто, брал портфель и шел на участок. Участок был дальним – минут двадцать ходьбы от поликлиники. Дальним и довольно растянутым. Но Алексей с удовольствием шагал по знакомым дворам, вдыхал свежий морозный воздух, любовался природой. Люди узнавали его и здоровались. Иногда останавливались и начинали рассказывать про свои болячки, проблемы, делились новостями и даже сплетнями.

Его больные доверяли своему врачу. Алексея не раздражали заунывные и такие знакомые жалобы стариков и инвалидов. Вздыхая, он брал их скромные подношения – баночку варенья, вязаные носки или хорошую книгу. Понимал, что его отказ мог их обидеть.

Надина карьера стремительно восходила: в тридцать она защитилась, а в тридцать пять стала заведующей отделением.

Именно тогда она забеременела. И от этого известия Надя пришла в ужас: рожать? Сейчас? Когда у нее только-только начало получаться?

Но Алексей уговорил ее. Настоял. Пообещал, что все хлопоты о ребенке будут на нем – честное слово! Только пожалуйста!..

В декрет Надя ушла на восьмом месяце. Родила легко, словно и не была старородящей. Так у них появилась дочка, назвали Маринкой. По счастью, девочка оказалась крепенькой и здоровой. Первый год как-то перебивались – сидели с Маринкой по очереди. А после года отдали в ясли. И снова спасибо природе – девочка почти не болела, как многие ясельные дети.

А Надя опять с головой погрузилась в хирургию.

Немного помогала соседка по лестничной клетке – пожилая, но крепкая женщина пенсионного возраста. Она нередко и подстраховывала их: если работали оба – забирала Маринку из сада, кормила ужином, укладывала спать.

Словом, справлялись. Уборка, готовка и магазины были на Алексее.

Он и занимался дочкой – играл с ней, читал детские книжки, водил на мультики в «Баррикады».

Алексей понимал: у жены жизнь нелегкая. Ответственность – дикая! Ведь на ней держалось огромное и сложное отделение.

Иногда, по воскресеньям, Алексей брал дочку и отправлялся к родителям. Мать относилась к внучке сдержанно, а вот Тёпа племянницу обожала. Отец был совсем плох. А когда Маринке исполнилось восемь, он умер.

Надя никогда не спрашивала, что и как в его семье. Ни про мать, ни про Тёпу – ни слова. Словно и не было в ее жизни этих людей. Впрочем, мать тоже снохой не интересовалась. Лишь отпускала иногда колкие фразочки типа: «Ну что? Наша Надежда Николаевна, светило науки, все трудится? Способная женщина!.. И как еще между делом ребеночка-то успела народить? Чудеса! Впрочем, знала ведь, что есть на кого положиться! Что она без тебя?..»

Алексей устало отмахивался: «Мам, да хватит уже! Смирись, наконец, что Надя – моя жена! И кстати, мать моей дочки!»

Когда Маринке исполнилось двенадцать, Надя заговорила об улучшении жилплощади. Конечно, она была совершенно права: маленькая однокомнатная квартирка была тесновата двум взрослым и ребенку-подростку. В комнате было непроходимо тесно: Маринкин стол стоял у окна, и пробраться к нему было проблемой.

А через полгода Надя торжественно шмякнула на стол бумагу с ордером на новую квартиру, которую ей выделил Минздрав. Ей, Надежде Николаевне Сосновской. Персонально!

– Ну! – спросила жена – Каково? Конечно, не без усилий! Побиться пришлось! Но… Все в нашей жизни не без усилий! Правда… – тут она замолчала и с сомнением посмотрела на мужа, – ты это вряд ли заметил! – с тяжелым вздохом заключила Надя.

Квартира оказалась большой и просторной: две светлые комнаты – их и Маринкина, большущая кухня с окном во всю стену.

Надя гордо ходила по квартире и чувствовала себя победительницей.

Впрочем, она и была победительницей, и не признать этого было бы странно.

Алексей искренне радовался успехам жены. Никогда, ни разу в жизни, ему не пришло в голову позавидовать ей или попрекнуть ее чем-то.

Только мать, услышав от Алексея, что его жена защитила докторскую, небрежно бросила:

– А кто б сомневался? Когда есть прикрытый тыл, знаешь ли!.. Да и натура такая – вездеход твоя Надя! По людям – гусеницами! И тебя переедет однажды! Так что будь готов к этому, сын!..

Перед юбилеем матери, шестидесятипятилетием, Алексей уговаривал Надю помириться: «Ну, хотя бы сделай вид, что все хорошо. Сколько можно, ей-богу?! Мы же взрослые люди!»

Жена ответила спокойно, но твердо:

– Мне этого не надо! И ей, думаю, тоже. Я ведь тогда ничем перед ней не провинилась: молодая девчонка, практически сирота. А меня приняли как посягательницу. На все: на их сына, на их прописку, на их имущество! И заметь, мнение свое обо мне не изменили! Несмотря на мои успехи, на мой тяжелый труд. Ни разу доброго слова не сказала, ни разу не похвалила. Хотя бы за то, что родила им внучку!

Нет, – Надя покачала головой, – не нужно все это. Ни мне, ни ей. Сейчас уж точно не нужно!

Ну и отправился Алексей в гости с Маринкой. Возразить жене было нечего. Все понятно – у каждого своя правда. И обе его женщины – люди суровые, бескомпромиссные. Такими их сделала жизнь.

Когда дочке исполнилось пятнадцать, Алексей заметил, что и она стала относиться к нему с некоторым презрением. Спрашивала с легкой улыбочкой: «Ну, как там твои старушонки, папуля?»

В гости к бабке и тетке ездить отказывалась. Хотя это объяснить можно – появились свои интересы. Подружки, кавалеры и прочее.

Дочку Алексей не осуждал, но все же было обидно.

А вот с матерью у Маринки были отличные отношения. Во всем чувствовалось, что мать она уважала. Понимала, кто в доме хозяин.

Никогда она не говорила матери: «Отстань, мам! Надоело!»

А вот ему, отцу, запросто могла так ответить.

Они, его женщины, часто шушукались, Алексей то и дело слышал взрывы негромкого смеха, а когда заходил в комнату, они тут же замолкали.

– Помешал? – виновато спрашивал он.

Дочка нервно дергала плечом – мол, «да, помешал. Но куда от тебя денешься?..»

А однажды – Маринке было тогда лет семнадцать – Алексей случайно услышал их разговор.

– И как ты, мам, жизнь с ним прожила? Странно как-то… Ты и он! Пропасть между вами… Необъятная просто! Ты ведь такая! А он…

– Да нет, – спокойно и рассудительно ответила Надя, – ты не права! В конце концов, он всегда был хорошим мужем и прекрасным отцом. А это немало! Но вот никчемность – да. Здесь ты права. Слабак… А знаешь… – Жена замолчала. – Я тогда много над этим думала. Что лучше – гореть в страстях или быть уверенной и спокойной? Тот человек был ярким, как факел. Мы бы оба сгорели от страсти и ревности. А твой отец, – она усмехнулась, – он даже изменить бы не мог. Потому что слабак. Что я выбрала, ты поняла. А то, что была в моей жизни история… – Надя замолчала. – Я судьбе благодарна. Но… я испугалась. Из-за тебя испугалась! Знаешь, никто не заменит родного отца! И как бы у вас все сложилось… Ну, с тем человеком… Не знаю. Честно – не знаю. Да. Из-за тебя, – уверенно повторила жена.