Так закончил земное служение апостол Андрей, первым позвавший Русь нашу к православной вере — но не закончилось дело его. Ибо стояли на Руси пять его крестов и одним видом своим освещали людям истинный путь, по коему надлежит душам их идти, и угнетали все диавольские порождения, что затаились по темным закуткам сего мира. И стала нежить искать способа, чтобы избавиться от такого Господнего наказания.

Сами они никак не могли подойти к кресту животворящему — сгорали, ровно бабочки в свете факелов. Однако же люди к крестам сим подходили без страха. И пошли посланники диаволовы на все четыре стороны света искать того, кто эти кресты уничтожить посмеет. Долго ходили они, ан никто поднять руку на крест святой не решался. Сошлись обратно посланники на Сешковской горе, на проклятом камне, и стали думать, как дальше им быть. И замыслили тех, кто изничтожить кресты не решается, серебром да златом купить. Собрали из тайных кладов казну великую и пошли поперва на восход, откель день новый рождается, искать того, кто за плату кресты святые повергнет. Искали, искали — не нашли.

Пошли они тогда на закат, туда, откуда ночь приходит. Дошли до храма одного, обернулись князем богатым со свитой, да и предложили попу тамошнему дар великий, на храм новый каменный. Увидел груду серебра и золота священник, не выдержала душа его — и согласился он за награду богатую крест Андреев порушить. Пришел он к пятому кресту. Не было тогда еще нашей усадьбы, некому было его остановить. Свалил священник из страны заката крест святой, срубил его под самый корень. Ан порушить не смог. Как упал крест оземь — так земля его сразу в свое лоно и приняла. Утонул он в земле, осталась токмо яма огромная в виде креста Господнего. Да и та враз водой наполнилась, от кощунственных рук святыню спасая. Так и не получила нечисть победы полной, хотя силы у нее и прибавилось.

Пошла отрава золотая по земле святой. За награду бесовскую отступники веры истинной и в Тавриде крест порушили, и в Киеве. Хотели в лесу, на войлоке свалить, да князь Перей-Туча, во Христе Иоанн, оборонил. Поставил вокруг креста твердыню, назвал ее Москвою, в честь Моска, сына Ноева, одного из Предков своих, и стал там проживать и службу ратную во имя Господа нести. А на Валаам явились — прогнал их князь Мунга, Герман во Христе. И осталось на Руси опосля апостола первого крестов святых всего два из пяти.

Дошло до Господа нашего, Бога-отца, и Сына, и Святого Духа, как за презренный металл, за злато и сребро люди смертные душу продают, и обрушил он на землю гнев свой великий, и разделил мир надвое, на людей восточных и западных. На тех, кто Душу превыше серебра ценит, и тех, кто серебро превыше души. И заселил землю людей души дубами, ибо прочен их дух, как дуб вечный. Земли же людей сребра и злата заселил соснами, ибо хоть и прочны они, но не таковы, чтобы с дубом тягаться. И порешил он спор случившийся так. Коли одолеют люди со стороны рассвета тех, кто Бога своего предал — тогда настанет на земле царствие Божие, счастье вечное. Коли одолеют люди запада — быть на земле царству диаволову, царству смерти. Некого тут будет спасать для жизни вечной — и отринет от людей Господь лик свой навеки…

Вот так с тех пор и заведено, барчук, что разделен мир земной надвое, и граница аккурат но Пятому кресту проходит. И воюем мы с княжеством Литовским во имя Божие век за веком, и они с нами за веру лживую воюют. А нам, барчук, с того времени озеро крестное осталось, что рядом с усадьбой лежит, да рубеж, Богом для суда поставленный.

— Где же этот рубеж, Пахом? Мы до него уже доехали?

— Ты, сынок, видать, слушал плохо, — вмешался боярин. — Земли наши Господь разделил ясно и понятно. Земли людей, кто выстоял перед искушением диявольским, ако Спаситель в пустыне, дубами означены. А тех, кто продался — соснами. Нешто забыл? А граница сия всего в версте от усадьбы нашей проходит, коли на закат скакать. Помнишь, где боры сосновые в нашем имении начинаются? Дед твой еще жив был, рубежи московские аккурат по тому месту и тянулись. Граница с Литовским княжеством. Полвека прошло. А ныне, волей Божией, рубежи мы на закат ужо на две сотни верст сдвинули. Стало быть, не иссякла еще сила Господня, одолеваем схизматиков. Настанет час — вся земля веру истинную примет!

— А сейчас мы на московской земле али на литовской?

— В порубежье, сынок. Я же в трактаты мирные не заглядывал. Себеж, знаю, наш. А Свей — ужо литовский. Сказывали, по берегу озера Свейского рубеж считается.

— Название странное.

— О прошлом веке свеев несколько к князю под руку попросились. Одному из них озеро сие с островом и деревни ближние на кормление государь отвел… Однако смеркается. Все едино сегодня до озера не доберемся. Вторуша! Скачи вперед, место для привала присмотри. Поутру к литовцам въедем.

* * *

Стоявшая возле Свеи порубежная стража мало чем отличалась от московской. Разве только у двоих дозорных поверх кафтанов красовались матовые кирасы, да вместо копий в руках у них были алебарды с непропорционально крохотными топориками.

— Куда путь держим, господа хорошие? — поинтересовался литовский старший в высокой шапке «пирожком» с приколотым сбоку ярко-сиреневым, с красным кончиком пером. Наверное, петушиным.

— По приглашению князя Ивана Крошинского едем, боярин, — кивнул с седла Василий Ярославович. — Подарки богатые князь обещал. Оттого и возки с собой катим.

— Князь хоть ведает, что подарки надобно готовить, али дружина такая для напоминания идет?

— Иван Крошинский на сестре моей Аглае женат, боярин. Нешто родичу железом о чем-то напоминают?

— Иного родича не то что железом, веревкой пеньковой встретить хочется, — вздохнул порубежник и махнул рукой: — Проезжай!

— Однако… — покачал головой Андрей. — Почти взвод при полном вооружении через границу идет, а стража смотрит, будто так и надо.

— А с чего бы им беспокоиться, сын? — пожал плечами Василий Ярославович. — Мы ведь не просто так, мы к князю Крошинскому едем со всей открытостью. Опять же, вспомни легенду про Пятый крест. Земля округ русская, и люди русские. Попробовал бы с дружиной в земли ордена так проехать… У-у… Все бы железо, кроме разве сабель, отдать бы заставили. Опять же, по обычаю древнему, все русские люди вольными в выборе господина считаются. Желаешь, Новгороду под руку идешь, желаешь — Москве, желаешь — Литве. Да хоть Польше! Боярин в любой час волен со всей дружиной к иному двору отъехать, и за то корить его не должно, и имение его правитель прежний забирать в казну али разорять права не имеет. Как бы князья дружину свою пополняли, коли стража их каждого оружного холопа останавливала да прочь гнала? Войны у нас с Литвой ныне нет, оттого и ездить мы вольны, куда желаем да как желаем.

— А вдруг мы сейчас возьмем да разграбим какую-нибудь деревню?

— Кто сбежит, у кого дом загорится, кто сам стог сырой запалит, — пожал плечами боярин. — Тревога начнется, бояре окрестные холопов в седло поднимут, стражу порубежную враз дружиной крепкой усилят. Назад уйти не дадут, никак не дадут. Загонят в чащу да вырежут там всех до единого. Маловато нас силой прорываться.