– Это что, угроза?

– А то как же, – сказал Митчелл. – Самая настоящая угроза.

Хабиб сидел за рулем, в жестком воротнике из пенопласта вокруг шеи. Он чуть заметно кивнул, соглашаясь с предыдущим оратором.

– Мы – профессионалы, – заявил Митчелл. – Ты нас своей вежливостью не надуешь.

– Вот именно, – подтвердил Хабиб.

– Вы что, собираетесь сегодня за мной таскаться? – спросила я.

– Собираемся, – сказал Митчелл. – Я надеюсь, что ты будешь делать что-нибудь интересное. Мне бы не хотелось провести день в магазине, рассматривая дамские туфли. Как я уже сказал, наш босс выражает нетерпение.

– Зачем вашему боссу Рейнджер?

– У Рейнджера есть кое-что, принадлежащее нашему боссу, и он хотел бы обсудить этот вопрос. Можешь так и передать.

У меня возникло подозрение, что обсуждение вопроса может включать несчастный случай со смертельным исходом.

– Передам, если он объявится.

– Скажи ему, пусть отдаст то, что у него есть, и все будут счастливы. Прошлое будет забыто. Никаких обид.

– Ладно, мне пора. Увидимся позже.

– Я был бы очень признателен, – сказал Хабиб, – если вы выносить мне таблетку аспирина, когда снова спуститься. Шея очень болеть от этого воротничка.

– Не знаю, как ты, – обратилась я к Бобу, когда мы сели в лифт, – но я слегка напугалась.

Когда мы с Бобом вошли, бабушка рассматривала комиксы. Боб сел рядом, чтобы принять участие в развлечении, а я унесла телефон в гостиную и позвонила Брайану Саймону.

Посте третьего звонка он снял трубку.

– Да.

– Быстренько ты съездил, – сказала я.

– Кто это?

– Стефани.

– Откуда у тебя мой номер? Его же нет в справочнике.

– Он значится на ошейнике твоей собаки.

– А.

– Ну, раз ты дома, приезжай и забирай Боба.

– Я сегодня вроде как занят...

– Без проблем. Я его привезу. Где ты живешь?

Минутное молчание.

– Ладно, тут такое дело, – сказал Саймон. – Я совсем не хочу, чтобы ты его возвращала.

– Это же твоя собака!

– Уже нет. У тебя есть еда. У тебя есть приспособление. У тебя собака. Слушай, он славный пес, но у меня нет на него времени. Мне кажется, у меня на него аллергия.

– А мне кажется, что ты негодяй.

Саймон вздохнул:

– Ты не первая женщина, кто мне это говорит.

– Я не могу его здесь держать. Он воет, когда я ухожу.

– Будто я не знаю. И еще, если его оставить одного, он ест мебель.

– Как? Что ты хочешь сказать – «ест мебель»?

– Забудь. Я не собирался этого говорить. Он на самом деле не ест, только жует, это ведь не значит ест. Да и не жует, а... А, черт, – сказал Саймон. – Удачи. – И повесил трубку. Я набрала номер еще раз, но он не снял трубку.

Я отнесла телефон на кухню и насыпала Бобу в миску сухого корма. Налила себе чашку кофе и съела кусок пирога. Остался всего один кусок, и я отдала его Бобу.

– Ты ведь не ешь мебель, верно? – спросила я.

Бабушка устроилась у телевизора и смотрела канал, передающий прогноз погоды.

– Не суетись сегодня насчет ужина, – сказала она. – У нас еще кое-что осталось от твоих биточков.

Я согласно кивнула, но она сосредоточилась на погоде в Кливленде и меня не видела.

– Пожалуй, пойду пройдусь, – сказала я.

Бабушка кивнула.

Бабуля выглядела хорошо отдохнувшей. Я же чувствовала себя так, будто побывала под паровым катком. Поздние визиты к Ганнибалу и бабкин храп начинали сказываться. Я выбралась из квартиры и пересекла холл. Пока ждала лифта, едва не уснула.

– Я вымоталась, – сказала я Бобу. – Мне надо выспаться.

Поехала я к дому родителей. Когда мы с Бобом ввалились в квартиру, мама, мурлыкая что-то под нос, делала яблочный пирог.

– Это, верно, Боб, – сказала она. – Бабушка рассказывала, что у тебя собака.

Боб рванул к маме.

– Нет! – завопила я. – Не смей!

Боб остановился в двух футах от мамы и оглянулся на меня.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказала я Бобу.

– Какая воспитанная собака, – восхитилась мама.

Я стащила кусок яблока из пирога.

– А бабушка тебе не рассказывала, что она храпит, что встает на заре и часами смотрит канал прогноза погоды? – Я налила себе кофе. – Помоги, – обратилась я к кофе.

– Она наверняка пропускает стаканчик перед сном, – объяснила мама. – Она всегда храпит, если выпьет.

– Не может быть. У меня в доме нет спиртного.

– Загляни в стенной шкаф. Она обычно бутылку там держит. Я постоянно вытаскивала оттуда пустые бутылки.

– Ты хочешь сказать, что она сама покупает спиртное и прячет в стенном шкафу?

– Она не прячет. Она просто держит там бутылку.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что наша бабушка – алкоголик?

– Нет, разумеется, нет. Она просто слегка выпивает. Говорит, это помогает ей уснуть.

Может, и моя проблема в этом. Может, мне тоже следует пропускать стаканчик перед сном. Беда в том, что меня выворачивает наизнанку, если я пропускаю слишком много. А уж коли я начала пропускать, то трудно сказать, когда становится слишком много, а потом уже поздно. Один стаканчик обычно тянет за собой другой.

Жара в кухне, казалось, проникала даже под мою теплую рубашку. Я чувствовала себя пирогом в духовке, от которого идет пар. Освободилась от рубашки, положила голову на руки и тут же заснула. Мне снилось, что на дворе лето, что я загораю на пляже в Пойнт-Плезант. Подо мной горячий песок, надо мной жаркое солнце. Кожа коричневая и хрустит, как корка пирога. Когда я проснулась, мама уже вынула пирог из духовки и гладила мою рубашку. В кухне пахло, как в раю.

– Ты когда-нибудь начинала ужин с десерта? – спросила я.

Она тупо смотрела на меня. Как будто я спросила, не приносит ли она в жертву кошек каждую полночь по средам.

– Предположим, ты одна дома, – попыталась я объяснить, – и у тебя клубничный торт в холодильнике и мясо в духовке. С чего бы ты начала?

Мама думала с минуту, широко раскрыв глаза.

– Не припомню, чтобы я когда-нибудь ела одна. Даже представить себе такого не могу.

Я застегнула рубашку и надела куртку.