– Я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты хочешь повидаться со мной, и я тоже хочу повидаться с тобой. Но не сегодня. Сможешь завтра во второй половине за мной заехать?

Жанетт улыбнулась. Очень вовремя, подумала она.

– Отлично. Я все равно не могу сегодня вечером, потому что встречаюсь с Юханом, пока он не свалил в Лондон с Оке. Я…

– Слушай, мне пора заканчивать, – перебила София. – Клиент через пять минут, да и у тебя времени в обрез. Договорим завтра. Ладно?

– Ладно. Но…

Разговор прервался.

Жанетт чувствовала себя опустошенной, словно из нее ушла вся энергия. Она поднялась и оттолкнула кресло от стола. Ну почему София такая трудная, такая непредсказуемая?

У нее вдруг закружилась голова, подскочил пульс, и ей пришлось опереться руками о стол.

А ну-ка успокойся. Дыши. Иди домой. У тебя стресс. На сегодня – все.

Нет. Сначала ланч с Оке, потом – на Юхан-Принц-вэг в Хаммарбюхёйден, узнать, что случилось с Ульрикой Вендин.

Пульс тяжело стучал в барабанных перепонках, словно при отите. Жанетт снова села за стол и, тяжело вздохнув, оглядела беспорядок на столе.

Улики против Ханны Эстлунд и Йессики Фриберг. Фотографии, подтверждающие вину женщин. Case closed[16], Биллинг доволен.

Но где-то тут определенно засела какая-то заноза.

После разговора с Жанетт София чувствовала себя вымотанной. Она сидела за кухонным столом с бокалом белого вина, хотя должна была быть в кабинете и ждать клиента.

Узнавать самого себя – это почти так же, как узнавать других, думала она. Требуется время, и всегда найдется что-то непонятое или ускользнувшее от внимания. Какие-нибудь противоречия.

Именно так долгое время обстояло с Викторией.

Но София чувствовала, что в последние дни сделала огромный шаг вперед. Хотя ей все еще было трудно контролировать Викторию, они начинали идти на сближение.

Позвонила Жанетт София, но закончила разговор Виктория – а София помнила каждое сказанное ею слово. Обычно такого не бывало.

Виктория наврала Жанетт, сказав, что она ждет клиента, и София на сто процентов участвовала в этой лжи, просто-напросто поощряла ее.

Это была их совместная ложь, а не только ложь Виктории.

Еще София частично помнила вчерашние события в отеле “Кларион” – тот час с небольшим, когда верх взяла Виктория. Она помнила, как появилась Каролина Гланц и все, что было после, но помнила она также и фрагмент разговора, который Виктория вела с немецким бизнесменом; к тому же в памяти осталась сравнительно отчетливое представление о том, как он выглядел и двигался.

Положительная динамика, которая поможет ей понять, что происходило во время случавшихся в последнее время провалов памяти. Когда она просыпалась утром – и обнаруживала себя лежащей в постели в грязных сапогах, понятия не имея, чем занималась ночью.

София начала догадываться, почему Виктория столько вечеров и ночей напивалась в стельку и искала по барам мужчин. Вероятно, дело было в желании освободиться.

Именно она, София Цеттерлунд, была главной почти двадцать лет. Теперь у нее появилось чувство, что Виктория своим вызывающим поведением хочет обнаружить себя. Встряхнуть Софию, подтвердить, что она существует и что ее желания и чувства так же важны, как желания и чувства Софии.

Она допила бокал, поднялась, подвинула стул к плите, включила вытяжку и закурила. Виктория бы так не сделала, подумала она. Виктория закурила бы за столом и выпила бы три бокала вина вместо одного. И к тому же красного, а не белого.

Я – изобретение Виктории, подумала София. Значит, не с меня все началось, я была только возможностью выжить, стать нормальной. Стать как другие, справиться с воспоминаниями о насилии, вытеснив их. Но долго не продержалась.

Над головой шумела вытяжка, плясала, уходя вверх, спираль дыма.

Вытяжку смонтировал Лассе, когда они делали ремонт на кухне. Оглядевшись, София вспомнила, что он никогда не заканчивал начатого. Кухонные шкафчики так и остались старыми, дверь изнутри ошкурена, но не покрашена, и София знала, что где-то в шкафу стоят банки с краской и уайт-спиритом.

И если честно, это было все, что у нее осталось от Лассе. Недоремонтированная кухня.

Когда ей бывало хуже всего, она воображала, что кухня – это секционная морга, что во всех бутылках и банках – формалин, глицерин и ацетат калия, химикаты для бальзамирования. Там, где она видела хирургические инструменты для вскрытия, теперь был совершенно обычный ящик с инструментами, стоящий полуоткрытым возле шкафчика, где хранились пылесос и швабры, с лобзиком, торчащим возле рукоятки небольшого молотка.

Дым кольцами уходил вверх, в фильтр вытяжки, и София угадывала, как за фильтром крутятся лопасти. София заглянула под колпак, ощутила подрагивающие тени шумящих за фильтром лопастей. Словно эпилептические подергивания при мигрени.

Струэр.

В подвале ютландского дома Вигго Дюрера были большие вентиляторы, поставленные там, чтобы сушить свинину. Из-за глухого гула, доносившегося снизу, она иногда не спала ночами и у нее болела голова. Дверь, ведущая вниз, всегда была закрыта.

Так и должно быть, подумала София. Воспоминания должны приходить естественно, когда я не напрягаюсь.

Это как держать скользкое мыло. Расслабленной рукой получается, но стоит сжать мыло – и оно тут же выскользнет.

София затушила сигарету под краном, выключила вытяжку и снова задумалась о Лассе. Нет, он оставил после себя не только начатый ремонт на кухне. Было кое-что еще. Нерожденный ребенок.

Она вышла из кухни, прошла в рабочий кабинет.

Бумага лежала там, где она ее оставила, – в одном из ящиков стола.

Документ, доказывающий, что Лассе стерилизовался. Пошел к врачу без ее ведома и сделал себя бесплодным.

Перед Софией лежало направление на прием к урологу, выписанное девять лет назад. София несколько раз перечитала текст. Черные буквы на белом, логотип Южной больницы. Внизу – замысловатый росчерк врача.

Они тогда знали друг друга всего несколько месяцев, а он уже решил не создавать с ней семьи.

Расслабься, подумала она. Постарайся не вспоминать, пусть будет, как будет.

Хуртиг подхватил Жанетт у магазина “Сюстембулагет” возле Вестермальмсгаллериан. Жанетт открыла дверцу и быстро забралась на переднее сиденье.

У нее из головы не шла Мадлен Сильверберг. Даже если эта молодая женщина никак не замешана в убийстве своего отца, все упростится, если они отыщут ее. Может, она знает что-то о Дюрере? Ведь адвокат был хорошим приятелем Пера-Улы Сильверберга.