Тамас заметил страх в глазах у солдат и позволил ему немного разгореться, молча наблюдая за растущей паникой. Затем протянул руку, указывая на своих людей:

– Вы служите в Седьмой и Девятой бригадах. Вы самые лучшие солдаты в Адро, а значит, самые сильные бойцы, которых когда-либо видел мир. Это большое счастье и большая честь для меня – командовать вами на поле боя. И если придется, умереть вместе с вами. Но я повторяю: мы умрем не здесь, не на земле Кеза.

– Пусть кезанцы приходят! – проревел Тамас. – Пусть посылают против нас своих лучших генералов. Пусть у них будет преимущество перед нами. Пусть они атакуют со всей яростью. Скоро эти собаки, бегущие за нами по пятам, узнают, что мы настоящие львы!

Заканчивая речь, Тамас вскинул кулак над головой. Его горло саднило от крика.

Солдаты смотрели на него. Никто не издал ни звука. Тамас слышал, как кровь стучит у него в ушах. Затем кто-то в дальних рядах крикнул: «Ура!»

Крик подхватил второй голос. За ним третий. Постепенно голоса слились в одобрительный гул, а затем – в слаженный хор. Одиннадцать тысяч солдат подняли ружья над головами и проревели вызов врагу. Шпаги грохотали по пряжкам на ремнях так, что заглушили бы даже пушечный выстрел.

Это были его солдаты. Его дети. Ради Тамаса они готовы были заглянуть в глаза самой бездне. Он отошел в сторону, чтобы никто не увидел его слез.

– Хорошая речь, сэр, – сказал Олем.

Он прикрыл спичку от ветра и прикурил сигарету, зажатую между зубами.

Тамас откашлялся:

– Спрячь свою усмешку, солдат.

– Будет сделано, сэр.

– Как только они успокоятся, отправляй колонну вперед. Нам нужно еще много пройти до наступления ночи.

Олем отправился выполнять поручение, а Тамас решил постоять еще немного, чтобы собраться с мыслями. Он посмотрел на юго-восток. То ли ему почудилось, то ли он действительно видел какое-то движение в предгорьях. Нет, кезанцы не могли быть так близко. Пока не могли.

Всю ночь Адамат просидел привязанным к стулу. В какой-то момент он не смог больше терпеть и обмочился. В воздухе пахло мочой, плесенью и грязью. Это был подвал довольно большого здания, и время от времени Адамат слышал скрип половиц наверху.

Очнувшись в первый раз в полной темноте, он закричал. Кто-то подошел к нему и велел заткнуться. Он узнал раздраженный голос грабителя и назвал его мерзкой собакой.

Грабитель рассмеялся и ушел.

Уже несколько часов, как рассвело. Солнечные лучи пробивались сквозь трещины в дощатом потолке. В животе у Адамата урчало от голода. В горле пересохло, язык распух. Спина, шея и ноги затекли от четырнадцати – если не больше – часов неподвижного сидения.

Китовая мазь, которой он замазал морщины, чтобы скрыть возраст, начинала жечь кожу. Адамат рассчитывал стереть ее не позже чем через двенадцать часов.

Он почувствовал, что засыпает, и замотал головой, разгоняя сон. Отключаться в подобной ситуации смертельно опасно. Он должен оставаться в сознании, сохранять бдительность. Голове Адамата сильно досталось, но чтобы определить, все ли в порядке со зрением, нужно было больше света.

Он не знал, где находится. Голоса наверху звучали приглушенно, и он не ощущал никаких особых запахов – кроме собственной мочи и холодной сырости подвала.

Скрипнула дверь, и Адамат краем глаза уловил отблеск огня. Осторожно повернул голову – малейшее движение причиняло острую боль – и увидел, как на лестничном пролете качнулась лампа. Затем услышал два голоса. Ни один не принадлежал грабителю.

– Он почти ничего не говорил, только назвал Тоака мерзкой собакой, – сказал один высоким гнусавым голосом. – В бумажнике мы нашли банкноту в пятьдесят кран и фальшивые усы. Ни документов, ни чековой книжки. Может статься, это коп.

Второй голос прозвучал слишком тихо, чтобы Адамат мог что-то разобрать.

– Ну да, – снова произнес первый голос. – Копы обычно носят значок, даже если отправляются на облаву. Тогда, может быть, это тайный агент. Фельдмаршал использовал их, чтобы ловить кезанских шпионов.

Второй пробормотал что-то в ответ.

Первый опять заговорил, едва не срываясь на истерический крик:

– Мы же не знали! Тоак велел схватить его, мы так и сделали. Он шел за леди до самого дома.

Говоривший возник перед Адаматом с лампой в руке и поднес свет к лицу инспектора. Тот невольно отвернулся, затем прищурился и попытался рассмотреть лица своих тюремщиков. Если среди них окажется Ветас, он вмиг узнает Адамата, и тогда инспектора можно считать покойником. Если не еще хуже.

– Меня зовут Тинни, – объявил первый. – Посмотри-ка сюда, приятель.

Он взял Адамата за подбородок и повернул к свету. Инспектор плюнул ему в глаза и получил за это такую оплеуху, что опрокинулся на пол вместе со стулом.

Адамат не смог сдержать стон. Он лежал со связанными за спиной руками, перед глазами кружились звездочки. Похоже, он сломал себе запястья.

– Подними его, – приказал второй, тот, что прежде неразборчиво бормотал.

Тинни подвесил лампу под потолком и поднял стул Адамата. Инспектор хотел было ударить его головой, но решил, что голова и так много страдала в последнее время.

– Что вам от меня надо?

Вместо грозного рева слова проскрежетали по пересохшему горлу Адамата как по терке.

– Там будет видно, – ответил второй тюремщик. – Почему вы шли за женщиной в красном платье?

«Почему»? Значит, это был не Ветас. Или он просто еще не узнал инспектора.

– Ни за кем я не шел, – сказал Адамат, пытаясь изобразить протяжный северо-западный акцент. – Просто решил прогуляться.

– Без документов? С фальшивыми усами? Посвети ему в лицо.

Тинни снова схватил Адамата за подбородок и поднес лампу ближе.

Второй тихо рассмеялся:

– Ах ты, проклятый дурак!

– Почему дурак? – спросил Адамат. – Потому что решил прогуляться?

– Я не с вами говорю.

Лампа отодвинулась от лица Адамата, и он наконец-то смог разглядеть Тинни. Тот побледнел и широко раскрыл глаза:

– Это была просто ошибка, приятель. Клянусь.

– Пошел вон, – пробормотал второй. – Стой. Скажи хозяину, что мы поймали инспектора Адамата.

Тинни повесил лампу назад и вышел из комнаты. Адамат с трудом справился с холодной волной страха. Он скосил глаза, пытаясь в тусклом свете разглядеть, кому принадлежал бормочущий голос.

– Адамат! – внезапно шепнул тот прямо в ухо.

Инспектор вздрогнул. Он не слышал, как этот человек подошел к нему, а больше в подвале никого не было.