Громко смеюсь.

— Что, не узнал?

Официантка желает нам приятного вечера и упархивает к другим только что пожаловавшим посетителям. Я беру Максуэлла за руку и веду к столику. Он садится и в полном замешательстве рассматривает мое кричаще накрашенное лицо и зеленые кожаные ремешки на голых плечах. Я смеюсь громче прежнего и отчасти чувствую себя звездой, которая, дабы привлечь к себе побольше внимания, прибегает к всевозможным эпатажным уловкам.

— Зачем ты… — Максуэлл смущенно кашляет.

Я невинно хлопаю густо накрашенными ресницами.

— Тебе не нравится? — Надуваю губы. — А я так старалась. Нехороший ты, Макс!

Максуэлл кривится.

— Ты никогда прежде не называла меня Максом…

— А теперь называю, — кокетливо склоняя набок голову, бормочу я. — Потому что внезапно узнала, что тебе это очень по вкусу.

Максуэлл растерянно качает головой.

— Откуда узнала?

— От одной из твоих многочисленных любовниц, — медленно произношу я, сознавая, что веду себя крайне глупо, но не в силах остановиться.

— От одной из многочисленных любовниц? — Максуэлл усмехается и резко наклоняет голову вперед. — Что за чушь?

Чушь! — усмехаюсь про себя я. Сейчас он прикинется девственником. Очень смешно!

Максуэлл кладет руки ладонями на стол и подается вперед.

— Келли, милая, прекращай этот спектакль и расскажи, что случилось, — терпеливо и мягко, будто перед ним разбаловавшийся ребенок, угомонить которого можно лишь лаской, просит он.

Моя ярость только сильнее разгорается. Чего-чего, а снисходительности я от него не потерплю!

— Какой еще спектакль?! — выпаливаю я.

Максуэлл устало проводит руками по лицу.

— Зачем ты перекрасилась? — негромко спрашивает он. — Что это за макияж, одежда? Это же совсем не твой стиль. И почему ты так напряжена, взбудоражена?

— Взбудоражена? — Я хохочу, почти истерически. Люди за соседними столиками бросают на меня косые взгляды, но мне плевать. — Ах, мой дорогой Макс! — театрально восклицаю я, внезапно успокаиваясь. — Я всего лишь хочу сильнее тебе понравиться. — Жеманно поправляю волосы. — Я думала стать сиреневой блондинкой, но решила… Макс ведь любит брюнеток… Джанин, Вайнона… И та и другая черненькие.

Максуэлл складывает руки на груди и откидывается на спинку стула, как будто ничуть не тревожась по поводу того, что я узнала о его отношениях с Вайноной. Разумеется! У людей его, киношной породы в этом смысле, наверное, вообще нет стыда. Свои несчетные любовные похождения они не скрывают, а гордо выставляют напоказ. Чем больше на их счету грязных интрижек, тем круче они себя считают. Что ж, пусть! Но я другая.

— Впрочем, зря я, наверное, стала такой, как они. Наверняка у тебя бывали и блондинки, и рыжие, и фиолетовые, — испепеляя его взглядом, произношу я. — Наверное, лучше было бы сделаться какой-нибудь совершенно неожиданной! Зелено-оранжевой! Или серебристо-синей. — Расширяю глаза, будто восхищена пришедшей мне на ум идеей.

Лицо Максуэлла все сильнее напрягается. Он смотрит на меня так, будто я больно его раню, но я ведь не дура и прекрасно знаю, что это всего лишь игра. Он с утра до вечера, а порой и по ночам окружен толпой актеров, неудивительно, что и сам прекрасно умеет прикидываться. Сейчас, например, изображает святую невинность, хоть и, наверное, знать не знает, что означает это слово.

— У меня есть идея! Я буду разной! — говорю я, продолжая выплескивать в кривлянии гадкую злость. — Одну неделю похожу черной, потом стану дымчато-малиновой. — Опять смеюсь как ненормальная, уже вовсе не замечая, косятся ли на меня со стороны. — Конечно, заменить тебе стадо женщин я не смогу и прекрасно это понимаю…

— Сейчас же прекрати, — убийственно тихо и категорично говорит Максуэлл.

Я вскидываю брови.

— О-о! Ты указываешь мне, как себя вести. А если я не прекращу, что тогда? Мм?

— Тогда пожалеешь об этом, — так же твердо, но с примесью печали произносит Максуэлл. — Надеюсь… — задумчиво прибавляет он.

Хмурю брови и требовательно спрашиваю:

— Это что, угроза?

— Предупреждение, — говорит Максуэлл.

Замечательно! Я по его милости не нахожу себе места, почти спятила, а он сидит и важничает!

— О чем ты меня предупреждаешь?

— О том, что, как бы ты ни была мне дорога, я даже тебе не позволю над собой издеваться, — спокойно произносит Максуэлл.

Я чуть не задыхаюсь от негодования, а он сужает глаза и прибавляет:

— Ты предъявляешь мне какие-то непонятные претензии, в чем-то меня обвиняешь, но моя совесть чиста.

— Чиста? Совесть? А есть ли она у тебя?

Максуэлл моргает, на его скулах начинают ходить желваки. Он выглядит так, будто ему нанесли смертельную обиду, и это лишь подстегивает мою ярость, хоть где-то в глубине сознания у меня уже пульсирует мысль: хватит, пора остановиться.

— Повторяю еще раз, — медленно произносит Максуэлл. — Или давай тихо-мирно поговорим, или… — Он умолкает.

— Или — что? — задиристо спрашиваю я, объятая отвратительным полувосторгом, полуотчаянием. — Что? Расстанемся? И ты помчишься в объятия одной из своих красоток? Ну и беги!

Лицо Максуэлла делается каменным.

— Я ведь тебя не держу! — распаляюсь я. — Или ты думаешь…

— Максуэлл Деннард! — звучит со стороны входа бодрый женский голос.

Я на миг замираю и медленно поворачиваю голову.

К нам пружинистой легкой поступью подходит блондинка с очень длинными густыми волосами. Макияжа на ее лице самая малость — чуть подкрашены ресницы и поблескивают губы. Но независимость, с какой она держится, выразительность глаз, стройность фигуры и эти роскошные волосы буквально приковывают к себе внимание.

Незнакомка обводит меня беглым слегка удивленным взглядом, поворачивается к Максуэллу, и ее лицо расцветает улыбкой.

— Не виделись сотню лет! Как поживаешь?

— Замечательно, — говорит Максуэлл, тоже улыбаясь, правда весьма невесело.

— Нам бы как-нибудь поболтать, обменяться новостями, — произносит блондинка, заправляя за уши светлые пряди.

— Можем сделать это прямо сейчас, — предлагает Максуэлл. — Ты одна?

Незнакомка растерянно смотрит на меня и на наш маленький столик.

— Пока одна. — Она оглядывается на дверь. — Мы договорились с подругой, но у нее возникли какие-то непредвиденные дела — может, опоздает или вообще не придет.

— Отлично, — говорит Максуэлл, поднимаясь и не глядя на меня.

Я только сейчас понимаю, что он намерен уйти со светловолосой, и мне кажется, что, как только они сделают шаг в сторону, я умру.