И это при том, что в случае участия в реквизиции продотряды снабжали бедняков хлебом бесплатно или по ценам, льготным относительно твердых. Интересно, в 1930 году моршанским кулакам припомнили эту историю?

А если у голодных уже нет денег, чтобы заплатить за хлеб? Тогда можно взять что-нибудь другое. Например, земельный надел, только что полученный из рук власти, скот… Наконец, давали в долг, который еще предстояло отработать. Нет, наёмный труд запрещён, но ведь батрак — это работник, которому за его труд платят. А насчёт отработок долга в законе ничего нет…

Вот классическое для той зимы постановление:

«Княгининский волостной Совет Нижегородской губернии также постановил, чтобы каждое общество само заботилось о своих нуждающихся согражданах и оказывало им продовольственную помощь…»

Казалось бы, хорошо, но… а откуда следует, что данные общества будут заботиться? На самом деле сие постановление означает, что волостной совет попросту сбрасывает со своих плеч заботу о голодающих. Зато о продовольственной политике государства он заботится трепетно.

«В то же время Совет принял наказ ходатайствовать перед уездным съездом об уничтожении всех продовольственных органов, проводящих хлебную монополию, установлении свободной торговли, повышении твердых цен».

И чем больше хлеба в уезде, тем упорнее и изощреннее сопротивление.

«В 131 волости Вятской губернии, имевших излишки хлеба, попытки реквизиции были отмечены лишь в 35,1 % волостей. Наиболее активно против хлебной монополии выступали волостные Советы четырех южных, самых хлебных уездов губернии, где излишки хлеба имелись у 50 % крестьян и определялись в 5,5 млн. пудов. В Уржумском уезде твёрдые цены на хлеб признавали лишь 3 волостных Совета, остальные 18 категорически отвергли их, повысив стоимость пуда зерна до 20 руб. (Для сравнения: в августе 1917 г. в Петрограде пуд печеного хлеба стоил около 5 руб. — Е. П.) В Малмыжском уезде… уездный совет не мог наладить снабжение шести голодающих волостей, в то время как мешочники вывезли из уезда около 300 тыс. пудов хлеба. В Яранском уезде лишь 3 из 11 волостных советов проводили продовольственную политику центра. Уезд, традиционно поставлявший на рынок 1,5 млн. пудов товарного хлеба, руководство Совета потребовало перевести из производящих в потребляющие (нахальство — второе счастье. — Е. П.).

Для поволжских губерний 1917 год был неурожайным. В начале 1918 г. хлеб здесь можно было достать лишь с применением вооружённой силы. На это решился лишь Саратовский губисполком, проведя реквизиции в 59,7 % волостей. За счет внутренних ресурсов губернии было удовлетворено большинство нуждающихся, привозной хлеб распределялся лишь в 14 % волостей… (Интересно, а откуда его привозили? — Е. П.)

Государство пыталось получить хлеб в обмен на товары. Это был единственный способ избежать обострения ситуации. В апреле для расширения товарообмена с деревней Совнарком отпустил Наркомату продовольствия товаров первой необходимости на 1162 млн. руб. За эти товары власти рассчитывали получить 230 тыс. вагонов (230 млн. пудов) продовольствия. Однако товарообмен дал лишь 6,7 % от ожидаемого. Советы не сумели организовать обмен товаров на хлеб. К тому лее большая часть товаров попала в руки противников Советской власти, поскольку была направлена в наиболее хлебные районы страны, вскоре захваченные контрреволюционными силами»[59].

Как видим, попытка наладить бартерную торговлю увенчалась полным крахом. Оставалось лишь упорно отстаивать хлебную монополию, расплачиваясь давно уже почти ничего не стоящими бумажками. Как относились к этому владельцы хлебных запасов? Ясно, как — отрицательно…

«В Воронежской губернии, где имелось 7 млн. пудов хлебных излишков, из них 3 млн. обмолоченных, крестьяне скармливали хлеб скоту, изводили на самогон, но не давали заготовителям. В Бобровском уезде три дня шло сражение заготовителей с крестьянами, не дававшими вывозить хлеб с ссыпных пунктов на железнодорожную станцию. В результате боя было много убитых и раненых. Курская губерния из 16,7 млн. пудов излишков за четыре месяца 1918 г. поставила по нарядам центра только 116 вагонов (116 тыс. пудов), в то время как спекулянты и мешочники вывезли из губернии 14 млн. пудов хлеба»[60].

Под именем «крестьян» здесь лукаво прячутся кулаки и немногие богатые середняки — прочие сельские жители не имели хлебных излишков и в этом гешефте не участвовали иначе, как рядовыми исполнителями, чье усердие оплачивалось хлебными подачками.

И все это при том, что нехлебородные губернии голодали, да и во многих хлебородных сеять было нечем, поскольку семена съели зимой.

«В г. Бельске (Смоленская губ.) голодной толпой был расстрелян уездный Совет. В Смоленской губернии толпы крестьян по 300–400 человек производили насилия над продовольственными работниками. В голодающей Калужской губернии крестьяне получали не более 2–3 фунтов хлеба в месяц. Во многих местах к весне были съедены семена и поля остались незасеянными. Петроградская губерния за четыре месяца получила лишь 245 вагонов хлеба. В Псковской губернии к весне 50 % детей опухли от голода. В поисках хлеба одна деревня нередко обыскивала другую, что приводило к кровопролитным столкновениям»[61].

Бунтов той зимой было немного, но нападения на отряды уже начались. Вот лишь один пример. В Нижегородской губернии, в Княгининском уезде, действовал реквизиционный отряд под командованием некоего коммуниста Павлова. Работал отряд хорошо, умел на своем пути сорганизовать бедноту против кулаков и выполнить задачу. Однажды ночью в селе Большое Мурашкино около двухсот человек во главе с местными кулаками и торговцами окружили отряд и расправились с ним. Павлов погиб. Если бы это была реквизиционная команда Добровольческой армии, то на следующее утро от села осталась бы выжженная пустошь, заваленная трупами жителей. Однако Нижегородский губисполком по этому пути не пошел. В село направили усиленный отряд, который провел расследование инцидента. Были расстреляны три человека и четверо арестованы. Кроме того, на кулаков наложили контрибуцию в 600 тыс. рублей. Вообще взыскания с сельских богачей после каждого случая выступления против реквизиций были распространены повсеместно. Оно, конечно, нехорошо брать деньгами за человеческие жизни, да еще на основе круговой поруки… а села жечь лучше, что ли?

Это ещё не повстанческое движение, не крестьянская война. Это лишь отдельные выступления, не прикрытые участием масс. И поэтому очень хорошо видно, кто за ними стоит. Бедняку нет резона биться за твердые цены и против хлебной монополии — ведь зерно забирают не у него. Более того, ему с этого зерна и отсыпать могут на бедность.

К весне обстановка еще обострилась. Кулаки не подпускали к своим амбарам учетные комиссии, а если на село приходил отряд, оказывали вооруженное сопротивление. Губернские продкомитеты хлебопроизводящих областей, а также многие уездные под давлением снизу отменяли твердые цены, запрещали вывоз хлеба из губерний, вводили свободную торговлю — всяк молодец на свой образец.