убийства — обыденность. Раз они тогда начали бесправно перестрелку, что помещает закапать меня на заднем дворике? И это ещё в лучшем случае.

Константин следит за каждым моим движением, аккуратно помогая выйти из огромного джипа. Хоть на этом ему спасибо. Он практически не решался меня и коснуться. Запрещено? Или я для него не лучше придорожной чуханки? Всё возможно. Это не люди Подольского, здесь жалости не предвидится, я не рассчитываю на доброту, моё единственное подозрение в том, что меня взяли в плен в качестве лотерейного билета! Кто-то начал непредвиденную войнушку. И, похоже, Богачёву пришла идея сделать из меня слабое звено. Зря, глупый поступок.

— Не старайся сбежать, — констатирует факт Костя, — пошли.

Я гусёнком шла по пятам к высокому дому, вокруг которого практически не было других соседних. Настораживает… Значит, на помощь мне не кому будет прийти… Для начала надо успокоиться. Я взяла себя в руки, обняла талию, смотрю в даль, на дом, куда я сейчас попаду. Чем больше я смотрела на него, тем сильнее начинала болеть голова, а в горло подступала тошнота, словно я вижу то, что не видела слишком давно. Самое непонятное чувство, которое я переживала за всё время.

Частное огромное здание, возведенное за пределами нашего города, вызовет у любого здравомыслящего больные ассоциации, особенно когда тебя увезли насильно. А если речь идёт о роскошном загородном особняке, то на первый план выходит чувство подозрения. Разве легко остаться равнодушным при виде такой красоты? И вот в этих шикарных апартаментах предстоит жить Богачёву. Огромные ворота, огромные крыши, высота окон. Всё такое большое, чувствую себя Дюймовочкой. Чем дольше вглядываюсь, понимаю, что здание, похоже, было построено очень давно. Правильная реконструкция и со вкусом. Константин проводит чипом по поверхности крыльца, и перед нами открывается мир в каменные плиты, провожающие к входной двери. Ни цветов, ни деревьев, вообще никакой посадки. Серые туманные оттенки здания, плиты, забор с острыми зубцами. Выглядит как очень красивая тюрьма.

За мной продолжают ухаживать. И Константин, приоткрывая двери, впускает меня в логово, упираясь мне в спину, будто я развернусь, по его мнению, и побегу назад себя, куда глаза глядят. Психованный…

— Поднимайся наверх. Тебя уже ждут.

— Без вас? — подкалываю, — слава богу.

Мне стало приятно, что он позлился, такая глупость задела этого подхалима. Я пошла аккуратно по лестнице вверх, где стояли те самые два амбала, не знаю с какой черепашьей скоростью мы ехали, раз они догнали нас и примчались сюда быстрее. Мужчины сопроводили меня по обширно огромному коридору к крайней комнате, сделав пару стуков, впуская в гости к хозяину этой тюрьмы.

Ренату получилось поломать мой разум, раз я с улыбкой прихожу в закрытое помещение, где остаюсь с врагом один на один, зная, что со мной может случиться, я держу свой мышиный страх крепко в груди, заперев на замок. Потом заплачу, потом заистерю. Сейчас нужно выжить любой ценой.

— Присаживайся, — указывает на стоящее напротив кожаное красивое кресло с металлической оправой, — отдохни.

— Отдохну, когда сдохну от ваших рук, — да что со мной? Словно язык чужой себе прицепила! Долой хамить, Анита, — что я здесь делаю?

— Давай не станем бросаться в крайности, — Богачёв потёр густую короткую бороду, накрывая нежной улыбкой мой нервный срыв, — боишься? Не нужно. Я тебя и пальцем не трону.

— Вы не отвечаете на мой вопрос. Не вижу толку разевать перед вами рот!

Моё самообладание куда-то испаряется. Кроме этого, агрессия возрастает до такой степени, что аж щёки горят и обливаются вишневым цветом. Нога левая дергается, издавая заячий топот, а зубы чешутся. Открою шире рот и вообще зарычу, превращусь из мышки в кошку. Я никогда такого не испытывала, никогда не злилась до подобного ощущения. Мне плевать, что будет дальше, я пытаюсь себя сдержать, но выходит только хуже. Напротив Богачёва сижу не я, а какая-то другая девушка, более решительная, знает, чего стоит её жизнь. Кто это? Не я точно…

— Не говори со мной на «вы». Для тебя я Самир, — сказав, он привстаёт со своего командирского кресла, направляется ко мне, — Анита, ты… изменилась. Он тебя изменил.

— Какое вам дело!? Для начала я хочу знать, как я смогу вернуться обратно. И что потребуется, чтобы ваши перестрелки прекратились. Мне ничего не известно о вашем контракте с моим бедующим мужем, — признаю его тем, кем он и является. От услышанного Самир сильно напряг ноздри, — я заложник ваших проблем, так?

— С виду так и должно быть. Моё решение спасти тебя — неотделимая задача, которая стояла у меня на протяжении года.

Он покинул моё поле зрения и, оказываясь сзади, сжимает плечи. Так делал Ренат, когда злился. И пусть движения и похожи, но запах, исходящий от Богачёва, чужой. Надо бы вырваться из лап этого гризли. И спасти от кого? От чего? От своего врага? Что за…

— С какой стати вам это делать? Решили раз Подольский вам конкурент и не удалось договориться прошлой ночью на мероприятии, то хорошим поступком станет гнаться за нами в перестрелке? Вы чокнутый.

— Наш контракт не имеет отношение к твоему похищению, — злобно упомянул он, — у нас с Ренатом давние разногласия после смерти Ольги и Игоря.

Я дерзко цокаю. Он говорит о моём отце, опять в этой ситуации неведомым образом замешен он! — Ольга?

— Ольга это его сбежавшая с моим зятем жена.

Я окаменела. С усилием закрываю рот, выпрямив плечи. — Зятем? Постойте…

— Анита, — с осторожностью произносит он моё имя, приближаясь к лицу, сталкиваясь со мной теми неповторимым чёрными глазами, в которых я начинала тонуть, — твой отец — муж моей сводной сестры. Я твой дядя.

Глава 27

вспоминаю, что у мамы были ещё родственники, но она всегда говорила нам с братом, что наш дядя — ходячая грязь. Ничтожный, падкий на деньги человек, чёртов сукин сын. Так она его называла, не стесняясь материться перед нами.

Последний раз, когда я его видела, мне было примерно шесть лет. Он подарил мне мой первый рюкзак и всё содержимое для похода в школу. Он общался с отцом и они громко смеялись. Больше я дядю не видела… А затем спустя год и отца.

Я не собиралась верить словам Богачёва. Принимать их серьёзно, прикладывая к сердцу. Кто знает вдруг он изучил обо мне всё до мельчайших деталей и решил воспользоваться доверием. Ни черта… пусть даже не пытается! Дыхание табуном ходит. А в случае честности…? Я настолько привыкла не доверять, находясь у Подольского,