Тут Никколо потащил за собой Паскуале, крича, что это всего лишь механизм, шутейная машина. Паскуале встал на ноги, ощущая себя болваном. Движения грифона уже замедлялись. Никколо оказался прав, это был механизм из разряда тех конструкций, которые художники вместе с механиками готовили для больших публичных представлений, столь обожаемых Флоренцией. Никакой магии пока еще нет.

Никколо размахивал пистолетом, странным оружием с каким-то зубчатым колесом над стволом.

— Смелее! — крикнул он. Его лицо оживилось, Паскуале понял, что Макиавелли живет именно ради таких отчаянных моментов, когда храбрость и удача решают, останешься ли ты в живых или умрешь.

Они побежали, и, когда были уже у ворот, в них выстрелил стражник. Никколо на бегу выстрелил в ответ, затем еще и еще раз, не перезаряжая. Стражник выскочил в открытые ворота, и мгновение спустя Никколо с Паскуале уже были на пыльной дороге и смотрели, как в их сторону на всех парах, на скорости галопирующей лошади несется vaporetto, окутанное густыми клубами дыма.

Они замахали, и им пришлось отскочить в сторону, когда машина завернула и резко остановилась, колеса прокручивались, оставляя борозды в мягкой пыли дороги. Возница крикнул, чтобы они залезали, и в то же мгновение отпустил тормоз, так что Паскуале пришлось запрыгивать на скамейку и тащить за собой Никколо, от усилия его руки едва не выскочили из суставов.

Когда vaporetto покатилось по круто уходящей вниз дороге, послышались выстрелы. Что-то разорвалось над головой, яркий свет разгорался и разгорался, пока не затмил собой полную луну. В этом движущемся магическом свете Паскуале увидел, что экипаж, возможно тот самый, который привез несчастного Франческо в логово колдуна, несется за ними на полной скорости. Никколо тоже это заметил и спокойно велел вознице ехать быстрее. Когда тот попытался протестовать, Паскуале достал из сумки флорин и протянул через плечо возницы. Не оборачиваясь, возница забрал монету, словно сорвал виноградину. Vaporetto рванулось, швырнув Паскуале с Никколо назад, на грубые доски пассажирского сиденья.

Никколо перевернулся на живот и издал придушенный смешок.

— Видел, как бежал тот стражник? Я бы его убил, если бы попал. Я стрелял, чтобы убить. Кровь во мне кипела.

— Судя по вашему тону, кипит до сих пор, — заметил Паскуале, ощупывая свои синяки. Он попытался сесть прямо, но от сильного толчка, когда vaporetto подскочило на колдобине скверной дорога, снова упал назад. Он выругался и сказал: — Мы так и не оторвались.

— У меня пистолет. Самозарядное устройство мало способствует меткости, но зато непрерывная пальба обескураживает любого, кто под нее попадает. Видел стражника? Он бежал, как испанец.

— Мы же не на войне.

— Любая схватка делает из людей животных. Они возвращаются к своей изначальной природе.

— Уже совсем скоро вам представится шанс еще раз вернуться к своей изначальной природе, — заметил Паскуале, глядя назад сквозь рваные клубы отработанного пара, которые оставляло за собой vaporetto. Черный экипаж остался далеко позади, поскольку лошадь не могла состязаться с машиной, которая, съезжая под горку, развила сумасшедшую скорость, но было ясно, что погоня не собирается сдаваться.

Спуск закончился, дорога стала ровной, по обеим сторонам потянулись дома, и vaporetto начало замедлять ход. Возница закричал, что вода в котле почти выкипела и вскоре ему придется остановиться, чтобы залить новой.

— Поезжай как можно быстрее, — велел ему Никколо.

— Если вода в трубах над горелками выкипит, все взорвется, — сказал возница. — Тогда нам конец.

— Кажется, нам потребуется ваш пистолет, Никколо. Они нагоняют, — предупредил Паскуале.

Когда он договорил, из темноты, с ошеломляющей внезапностью, вылетели арбалетные стрелы. Большинство не попало в машину, но две вонзились в сиденье и немедленно начали испускать едкий белесый дым. Паскуале выдернул одну стрелу из доски, в которой она застряла. Горячее древко оказалось нелегко удержать, наконечник стрелы был полый, в нем прорезаны отверстия, из которых и вырывался дым. Паскуале отшвырнул стрелу в сторону; пытаясь выдернуть вторую, он обжег руку. Мимо просвистела новая порция стрел, и Паскуале пригнулся. Одна воткнулась в доски прямо у него перед носом, уйдя в древесину до самого оперения, обычная стрела, но все равно смертоносная. Новые арбалеты метали стрелы с такой силой, что даже непрямое попадание могло убить.

Никколо вцепился в ножку сиденья, размахивая пистолетом. Древко дымящей стрелы, которая все еще торчала из пассажирской скамьи, внезапно загорелось. Миг, и яркое синее пламя заплясало по просмоленным доскам. Никколо схватил пистолет обеими руками и выстрелил в экипаж, все это время Макиавелли дико хохотал, так что Паскуале испугался, не спятил ли журналист.

Vaporetto сделало резкий поворот вправо на бульвар Сан-Якопо и внезапно оказалось среди рабочих. Те бросились в стороны, когда в их толпу врезалось vaporetto. Это были ciompi,[17]сменные рабочие с бессонных мануфактур. Они были одеты в поношенные, залатанные туники, подпоясанные веревками, обуты в деревянные башмаки, на головах у них были бесформенные войлочные шапки, которые защищали от ночного холода. У многих головы были выбриты, таким способом механики пытались уничтожать вшей. Рабочие кричали и ругались, когда vaporetto проезжало мимо. Экипаж теперь был совсем близко, Паскуале видел кучеpa, стоящего на скамье, его рука поднималась и опускалась, нахлестывая лошадь.

Возница vaporetto обернулся через плечо, его лицо побелело, в глазах отразилось пламя, пляшущее на пассажирском сиденье. Он издал невнятный вопль и свалился со скамьи в толпу. Vaporetto, оставшись без управления, завихляло, замедлило ход и въехало в стену одного из домов на берегу реки. Водяные трубки открылись, выпуская горячий пар, крепление жаровни порвалось, горящие угли вывалились, пламя охватило днище повозки.

Паскуале спрыгнул тотчас же, но Никколо неколебимо стоял наверху горящей машины. Он разрядил свой пистолет в экипаж, который остановился, испуганная лошадь стала на дыбы. Вот она, картина для печатного листка: палящий из пистолета Никколо в языках пламени, отшатнувшаяся толпа, черный экипаж и бьющаяся в упряжи лошадь. Эти образы светились в мозгу Паскуале.

Никколо убрал пистолет и спрыгнул на землю. Паскуале подхватил его, и они побежали. Ciompi расступались перед ними, словно Красное море перед израильтянами. Из экипажа раздались выстрелы. Паскуале видел, как пуля попала в челюсть человеку в холщовой куртке, тот упал, заливаясь кровью, хлынувшей из развороченного рта.

Никколо задыхался, и Паскуале пришлось тащить его за собой, напрягая все силы. В конце концов, Никколо был пожилым пятидесятилетним человеком, несмотря на свою жилистость, он уже не мог так бегать. Внезапно Макиавелли споткнулся, выругался и схватился за ногу. Кровь сочилась между пальцами.

— Я ранен! — крикнул он и, кажется, как-то странно развеселился.