«Они думали, что способны общаться с миром духов? – конспектировала Кэт. – У них была своя религия, гораздо старше Библии?»

Тут она сбилась: перед глазами встало постаревшее лицо Мэтта Халла и то, что он недавно рассказал:

«Их лица красные, всегда красные, они несут страх. Морщины, шрамы, грязь. Жуткие раскрашенные лица. Они бьют камни на палках друг о друга, говорят или поют что-то – такой ветер, что все звучит странно и громко. Ветер всегда с ними в темноте, он выходит из земли, а с ним – собаки. Черти. Все время их слышу, чертей. Как они выходят».

Кэт снова сосредоточилась на конспекте и указаниях Стиву: ей нужно было, чтобы он сфотографировал таблички с информацией. Стив не заметил ни задумчивости Кэт, ни неудобства, которое она испытывала, – он видел только то, что находилось перед объективом.

– Страшный малый, – прошептал Стив, когда они добрались до трехмерной модели головы старейшины. – Похож на Шрека, по-моему. Как думаешь?

Сморщенное лицо показалось Кэт очень непривлекательным. В темных деснах не хватало коричневых зубов; с лица, «напудренного» до цвета паприки и окруженного взъерошенными белыми волосами, пялились красные глаза. На коже, пребывавшей в гораздо худшем состоянии, чем у неандерталки на втором этаже, будто остались капли засохшей крови, и черты лица у старейшины были более широкими и плоскими.

«Красные люди».

Несвязный рассказ Мэтта оказался предсказанием. Возможно (задумалась Кэт), угрозы от местных преступников, решивших, что Мэтт Халл с высоты своего полета стал свидетелем наркотрафика, просто ухудшили жуткие фантазии несчастного? Быть может, испуг смешался с впечатлением от артефактов? Мэтт жил рядом с раскопками, а из-за масштаба и стоимости в операции с самого начала участвовали волонтеры из местных, помогавшие осторожно снимать тонны земли с содержимого пещеры. Эти волонтеры, конечно же, видели и наскальную живопись, и погребенных старейшин, которых, как им сказали бы, разрисовывали красным. Население Редхилла было немногочисленным, и местные, без сомнения, сплетничали о выкопанном, а Мэтт что-то слышал. «Толчок».

Кэт снова вернулась к главной теме конспекта.

Бывший вход в «собачью палату» для гиен открыли во время последних раскопок Большой палаты, что дало археологам доступ на более низкий уровень. Трудно представить, но и неандертальцы, и более поздние виды человека жили в пещерах бок о бок с гиенами – делили с ними эту природную бойню во все эпохи своего обитания в ней. Эти крупные твари размером с африканского льва должны были давно вымереть.

В «собачьей яме» наряду с костями лошадей, шерстистых носорогов, бизонов и большерогих оленей (добычей, которую завалили и затащили через расселину в земле) обнаружили и обгрызенные кости людей – поздних жителей пещеры, как и в случае с более старшими неандертальскими останками. Костей было много.

Как показала экспертиза, многие из этих останков грызли зубы гиен в жуткой подземной тьме: растерзав тело, кости разбивали и высасывали питательный мозг.

Но не только это связывало неандертальцев и отвратительные находки, датированные 12 000 г. до н. э. На пресс-конференции в Плимуте и на первой выставке рассказали, что люди ели друг друга так же, как их собачьи господа – своих подданных. Все три периода, что люди населяли пещеры, они словно учились у хищника высшего уровня.

«И я слышу ветер. В пещере – люди вокруг огня. Кругом все черное и красное, по потолку ходят тени… Красные лица, морщины, белые глаза… сумасшедшие глаза, закатываются…

И тут я слышу их – чертей. Они идут в темноте. Это ад? Я каждый раз спрашиваю себя, как просыпаюсь: я вижу во сне ад?

Черти всегда идут к женщине, которая сидит на корточках перед своими детьми в углу, а они, грязные, за нее хватаются. Она ищет выход… Эту женщину с детьми красные люди отдали чертям.

Черти, они как тени, от них огонь гаснет, но все равно их видно. Длинные, ходят на задних ногах. Повсюду в дыму голоса чертей. Камни мокрые – красные и мокрые.

Черти смеются по-человечески и рычат по-собачьи – низко, жутко. Воют, свистят, смеются вместе с ветром…

Детей… они… трясут детей во рту…

Это ад. Я вижу ад каждую ночь».

Когда Мэтт рассказывал Кэт о своих кошмарах, она их живо представляла. Кэт они тоже снились, хотя она почти их не помнила – только размытые красно-черные пятна, бешеные движения и крики. У них с Мэттом Халлом сны были одинаковые.

«Дети. Детский плач». Совершенно всё из того, что описывал Мэтт Халл, пережила и Кэт. Все, что она подавляла в собственном беспокойном сне после пресс-конференции в Плимуте, от рассказа Мэтта просто прояснилось, и все.

Кэт захотелось воды, она стала искать, где бы сесть. Тут Стив выразил неудовольствие учителем шестого класса поблизости – тот неутомимо разглагольствовал перед своими учениками в форменных пиджачках:

– Этому топором в зубы не помешало бы.

– Ш-ш-ш. Пойдем выпьем чего-нибудь.

– Вы в порядке? – спросил чей-то голос поблизости. Хелен промокнула нос и глаза салфеткой, которую подавали с кофе. Ее ноги устали, она не спала ночью и скучала по дочери – все это внесло свой вклад, но в первую очередь ее взволновала выставка, причем таким образом, какого Хелен совершенно не ожидала.

Когда она достигла последнего раздела, мысли вернулись к бородатому лицу злого мужчины со шрамом на глазу, которого Хелен повстречала вчера. Страх запечатлел в ее воспоминаниях всё: как мужчина с той фермы кричит на нее, как хрупкая женщина смотрит вслед, как собака подскакивает, оскалив слюнявые клыки, а ее безумные темные глаза наливаются кровью. До сих пор если Хелен и приходилось попадать в стычки, то только со своей строптивой шестилеткой.

Линкольн и его трагическая, необъяснимая гибель. Поэтому Хелен и приехала сюда: чтобы лучше понять его и попрощаться. Ее брат покончил с собой всего через несколько недель после того, как записал те страшные звуки в карьере по соседству с местом, послужившим источником для этой же выставки. «Плач ребенка. Безжалостное журчание воды. Испуганное животное в пространстве, лишенном света». Инстинкты и воображение Хелен искали связи, которые она не могла рационально объяснить. Кроме того, выставка открыла дорогу, столь же необъяснимо ведущую в сон этой ночи. Хелен не помнила, когда еще ее чувства были настолько же сложными.

Чтобы скрыть свои чувства, она стала глотать воду из бутылки и снова обратила внимание на заговорившего с ней молодого мужчину за соседним столом. На шее у мужчины висели черно-красный ремешок с камерой и шнурок с пластиковым бейджем «Пресса».

Напротив фотографа сидела темноволосая женщина с полным и красивым лицом, глядя на Хелен как будто с неодобрением и осторожностью; хотя, может быть, она просто очень внимательно изучала книгу и бумаги, разложенные на столе, и, выставив щит из вежливости, показывала, что занята работой и не может отвлекаться. Хелен уже видела этих двоих – в Большой палате и на лестнице между разными этажами выставки.