составе которой был старый, но очень энергичный мужчина, выделявшийся своим европейским обликом. Он подолгу рассматривал суцзуктинские находки, фотографировал их и что-то записывал в блокнот. Сотрудников музея он расспрашивал не через переводчика, а на хорошем монгольском языке. Прекрасное знание языка, редкое для иностранных туристов, привлекло к нему внимание сотрудников. После того, как он стал расспрашивать о подробностях находки сокровищ, ему посоветовали обратиться к Батмунгу.

Турист позвонил Батмунгу и попросил у него разрешения на встречу, заинтриговав тем, что имеет некоторое отношение к гуннским сокровищам, выставленным в Историческом музее. Встреча состоялась в номере гостиницы «Алтай».

Вот как описывает Батмунг состоявшийся между ними разговор.

— Господин майор (Батмунг был в то время в этом звании), мне сказали, что Вы имели к этим находкам непосредственное отношение и вели дело о незаконной попытке их извлечения. Я понимаю Ваше возможное недоумение по поводу моего вмешательства в эту историю, но надеюсь, что одно обстоятельство поможет снять Ваше предубеждение. Позвольте представиться — Вениамин Никанорович Малин. Вам что-нибудь говорят это имя и фамилия?

Батмунг пишет, что, несмотря на всю свою монгольскую невозмутимость, он был буквально ошеломлен. Перед ним сидел живой участник и, более того, — непосредственный инициатор событий, начало которых относилось, казалось, к совсем иной, дореволюционной эпохе. Прошло чуть ли не полвека! И вот перед ним сидит тот, кто когда-то тайком разрывал гуннские могилы и спрятал найденные сокровища в гезенк. Невероятно!

Выждав паузу и дав майору собраться с мыслями, Малин продолжил:

— Время все списывает. Жизнь моя на исходе. Я теперь не у дел и достаточно богат для того, чтобы смотреть на сокровища, выставленные за музейной витриной как на грустный и романтичный эпизод моей бурной молодости. Я даже рад тому, что они возвращены народу, имеющему на них самые законные права, и находятся в государственном музее, а не рассеяны по частным зарубежным коллекциям. Оглядываясь назад, я не могу не признать, что мой поступок выглядит не очень достойно. Однако можно ли судить меня слишком строго? В те годы Монголию грабили все кому ни лень, и не считалось большим преступлением против морали обогатиться за счет раскопок никому неизвестных и давно забытых могил. Я вложил много труда в эти раскопки, прежде чем наткнулся на захоронение, сохранившееся в целости. Мне повезло немногим меньше, чем Говарду Картеру с гробницей Тутанхамона. Естественно, что мне не очень хотелось, чтобы найденное с большим трудом и риском попало в руки бандитов барона Унгерна. В критический момент я нашел своим находкам настолько надежное убежище, что они пролежали там чуть ли не полвека.

— Кстати, я приехал в Монголию только потому, что постоянно читаю ваши газеты, стараясь не забыть язык и ощущая интерес к успехам страны, в которой прошли мои молодые годы. Теперь представьте, что я почувствовал, когда, открыв однажды газету, увидел фотографию нефритовой вазы, которую своими руками положил в кожаный мешок и сбросил в гезенк.

— Ну, положим, в этом вам помогал китаец Ха-Ю, — вставил майор.

— Как? Вы знаете об этом? Значит это Ха-Ю выдал вам нашу тайну? Не думал я, что он уцелеет в событиях бурных лет.

— Ошибаетесь. Ха-Ю сам хотел завладеть сокровищем, да только своими действиями непроизвольно раскрыл тайну гезенка. Остальное было делом рук специалистов.

— Понимаю, но так как все это произошло недавно, то можно предположить, что он еще жив и несет наказание за наши совместные грехи?

— Судьба с ним обошлась, конечно, более жестоко, чем с вами, но законы нашего общества достаточно гуманны. Ха-Ю сейчас на свободе, и при желании вы могли бы разыскать его где-нибудь в китайских кварталах Улан-Батора.

— Представляю его изумление, если бы я появился перед ним сейчас. К сожалению, завтра наша группа улетает домой. Так что если вам доведется встретиться с ним, то передайте ему привет и пожелайте спокойной старости. Он, в сущности, был неплохим малым.

— Едва ли эта встреча состоится, но мне известно, что какой-то старый китаец часто посещает музей и подолгу стоит у витрины, где выставлены эти предметы. Думаю, что это Ха-Ю и вряд ли созерцание того, что уплыло у него из рук приносит ему удовлетворение. Однако, господин Малин, если у вас ко мне больше нет вопросов и предложений, то пора, как говорят русские, и честь знать. Позвольте пожелать вам счастливого возвращения домой.

Когда майор Батмунг встал из-за стола, давая понять об окончании аудиенции, Малин обратился к нему тихим голосом:

— Позвольте, товарищ майор, задать вам последний вопрос.

— Слушаю.

— Не известны ли вам более ранние попытки извлечь сокровища из гезенка? Я имею в виду примерно начало тридцатых годов.

— Ха-Ю признавался, что в эти годы он предпринимал самостоятельные попытки извлечь мешок с помощью кошки, но у него не получилось. Между прочим, он говорил, что вы якобы поручили охрану сокровищ какому-то анонимному стражу и предупредили его об этом. Это действительно было?

— Конечно, нет. Я просто хотел припугнуть его, чтобы он не делал таких попыток без меня. Сам же я был уверен, что достать клад из-под воды без специальных технических средств невозможно. А спросил я вас потому, что в 1931 году с приближением японцев к северо-восточным границам Монголии я некоторое время служил в качестве консультанта на одном из горнодобывающих предприятий Маньчжурии. Там я познакомился с одним весьма энергичным инженером, который был квалифицированным специалистом по водоотливу шахт. Он был русским. Мы с ним были в дружеских отношениях, и вот в связи с необходимостью иметь компаньона в деле я однажды решился рассказать ему о моей тайне.

Он горячо откликнулся на это и предложил мне сделать попытку достать клад с помощью самых современных средств. Уже в то время в арсенале горноспасательных частей были аппараты, позволявшие вести работы в загазованном пространстве с помощью сжатого воздуха, поступающего в маску из баллонов. В течение короткого времени он переделал один из таких аппаратов и приспособил его для работы под водой. Получилось нечто наподобие современных аквалангов. После успешных испытаний он его полностью снарядил, и мы приняли решение пробраться лесистыми районами через границу Маньчжурии в Монголию. Но получилось не совсем так, как я хотел. По семейным делам я вынужден был уехать из Хайлара, где мы с ним жили, в Харбин.

Вернувшись через месяц, я обнаружил в своем столе записку, в которой он сообщал о своем решении провести эту операцию собственными силами, так как считал, что действовать в одиночку в тех обстоятельствах гораздо безопаснее. В заключение он клялся, что при благоприятном исходе моя