мысль о предложении навсегда останется только ее личной минутной слабостью и заблуждением, о котором не узнает никто.

Выше нос, Екатерина Суворова! Тебе не впервой встречать на своем пути разочарования. Где твой хваленый иммунитет от житейских невзгод и личных неурядиц, детка? Всегда носи его с собой, как помаду, зеркальце и капли для глаз. С твоим везением в личной жизни он нужен тебе, как зонт в промозглую осень. Будь ты героиней картины Шагала «Над городом», тебе бы и тут не повезло: зазевавшийся влюбленный разжал бы руки, и ты упала бы в лужу, подняв множество брызг. Хотя до последнего верила бы, что упадешь в чьи-то объятия.

Денисов топтался рядом со швейцаром.

– Я тебя провожу до дома?

– Не надо, – Катя дотронулась до его плеча. – У меня еще дела, несколько важных звонков и деловая встреча. Спасибо тебе за обед, я пойду.

«Только не говори дежурную фразу, что позвонишь, – мысленно попросила она его. – Ты догадался, что я все поняла. Мы знаем друг друга сто лет. Пожалуйста, не унижай себя и меня обманом».

– Я позвоню, – сказал Денисов, и слова эти словно бросили ей в лицо целую пригоршню тополиного пуха.

В носу у Кати защипало, на глаза навернулись слезы. Она отчаянно затрясла головой, пытаясь отогнать этот налетевший на нее невидимый пух, и уже не пух даже, а удушающую перьевую подушку. Внезапный приступ аллергии накрыл ее с головой, и, скорее всего, это была доселе не изученная форма спонтанной аллергии на одного-единственного человека – Денисова.

– Какая встреча! – прозвучал за ее спиной голос. – Екатерина Суворова, бон суар!

Катя оглянулась, растерянно моргая.

Перед ней словно сквозь пелену тумана проглядывал знакомый силуэт Оноре де Монтиньяка! Она почти наугад протянула руку, пытаясь справиться с резью в глазах. Он подхватил ее ладонь и сжал в своей – сильной, сухой, очень теплой. Такой же теплой, как июньское солнце. На глазах у изумленного Денисова они, как принято во Франции, поцеловались три раза.

Краски и линии расплывались, как на картинах импрессионистов. Если смотреть на них вблизи, не угадать общего замысла. Кате тоже захотелось отойти и взглянуть на неожиданную встречу со стороны.

Может быть, ей показалось, но на мгновение промелькнуло чувство, что еще секунда – и француз от избытка чувств подхватит ее на руки и закружит. И тогда из зрителя она превратится в героиню картины. Да нет же, не показалось – интуиция, в отличие от везения, была ее верной подругой.

В носу опять предательски защекотало, Катя едва успела прикрыть рот ладонью и по-детски потешно чихнула. Денисов, все еще стоявший рядом, протянул ей клетчатый носовой платок. Катя извинилась и приложила его к носу. О том, как она сейчас выглядит, было лучше не думать.

– Рад нашей встрече, – Монтиньяк перешел на английский. – Это все тополиный пух. Прекрасно вас понимаю, я сам не выношу его.

«Денисов, исчезни», – взмолилась Катя.

– Что-то случилось? – звонкий женский голос прервал затянувшуюся мизансцену. Брюнетка, встречавшая Оноре де Монтиньяка на вокзале, была тут как тут и уже сверлила Катю надменным взглядом, в котором сквозило всепобеждающее торжество молодости.

«А я так и не записалась к косметологу», – вспомнила Катя о своем намерении.

Взяв француза под руку, брюнетка решительно устремилась в уже раскрытые швейцаром двери, но Монтиньяк мягко высвободился и описал в воздухе затейливую фигуру, которую можно было трактовать как угодно, вплоть до сигнала оркестру играть вальс, но в данном случае скорее означавшую вежливую просьбу идти без него, он догонит.

Злобно зыркнув на Катю, брюнетка исчезла за закрытыми дверями.

– Я вспоминал вас и жалел, что не попросил телефон, – начал француз. – Мы ведь почти коллеги, вы сами говорили. Знаете, я бы хотел услышать ваш совет относительно того проекта виллы, о котором рассказывал. Мне нужно узнать мнение человека, который видел много загородных домов под Москвой, потому что я чувствую, что эта вилла должна быть… как бы это лучше выразить, европейская по виду, но с русской душой…

– Мне было бы лестно дать совет известному архитектору Оноре де Монтиньяку, – сказала Катя.

– На этот раз я вас так просто не отпущу, – он достал из кармана мобильный и попросил продиктовать номер. Тут же зазвонил телефон Кати.

– Прошу вас, Катя, сейчас же при мне сохраните мой московский номер, а французский я пришлю вам на «Вотсап».

Он еще раз сжал Катину ладонь и, учтиво поклонившись Денисову, направился в ресторан. Катя оглянулась и увидела, как он легко кивнул швейцару в знак приветствия. Неизбалованный хорошим отношением богатой московской публики, тот вытянулся в струнку, а Катя улыбнулась: как же жест Оноре напомнил ей Семена.

– Пойдем, Денисов, – сказала Катя, все еще комкая в руке его клетчатый платок. – Проводи меня, и правда, до дома.

– Ты не пойдешь на деловую встречу? – спросил он.

– Нет, Денисов, у меня пропало желание заниматься делами, – сказала Катя и взяла его за руку как маленького. Плевать, что Оноре де Монтиньяк может смотреть на них из окна.

Полет над городом завершился. Катя упала в чужие объятия. Она еще не знала, надолго ли, к добру ли это и чем закончится, если вообще начнется. Интуиция подсказала ей не торопиться и ждать.

– Давай зайдем в аптеку и купим супрастин. Нет, тебе определенно нужен супрастин, – нудел Денисов над ухом. – Можно сразу две таблетки. Если бы я знал, что у тебя такая серьезная аллергия, то давно заставил бы тебя сдать пробы…

– Мне уже лучше, пойдем, милый Денисов, – она чувствовала себя фрегатом с надутыми ветром парусами, тащившим на буксире неуклюжую баржу: полное несовпадение в веках, но чего только в жизни не бывает. – Знаешь, эта девушка, твоя аспирантка, совсем не плохая, но, мне кажется, она не способна оценить твой талант и твое призвание.

– Не способна, – апатично согласился Денисов. – Катя, ты меня прости…

– Тсс, – Катя прижала палец к губам. – Ни слова больше.

Какой прекрасной была Москва, упавшая в объятия лета, как упоительно летел белый пух – и пусть от него набухали веки и выступали слезы на глазах. Сквозь их пелену Москва проступала, словно нарисованная, такая, какой ее мог бы представить самый вдохновенный художник. И каждый встречный прохожий казался сошедшим с картины, достойной кисти Моне.

– Пожалуйста, возьмите, – Катя опустила сторублевую купюру в картонную коробку женщины, просившей подаяние на Тверском бульваре неподалеку от ресторана.

– Благодарю, – ответила она и сдержанно улыбнулась Кате.

Невесть откуда взявшийся солнечный зайчик скользнул по ее роскошным рыжим волосам и утонул в них.

Солнце садилось за крыши домов, и на