— Звучит неплохо, — согласился Саймон. — Если так пойдет и дальше, мы с группой скоро поедем в вашу сторону. Я так часто бывал там за последние шесть месяцев, с концертами и записями, что для меня это уже почти дом родной. — Он помедлил, как будто взвешивая какую-то мысль. — А как тебе квартира?

— Да ничего, — ответил я, недоумевая, к чему он ведет.

Саймон коварно молчал, и это было странно. Может быть, он хочет, чтобы я еще раз поблагодарил его за то, что он помог мне найти крышу над головой?

— Не забудь еще раз передать от меня Тамми спасибо за то, что она нашла мне квартиру, — сказал я. — Это необыкновенно мило с ее стороны.

— Да, верно, — рассеянно подтвердил Саймон. Потом опять помолчал. — Джордж Майкл[48]подписал свой первый контракт с «Иннервижн» в кафе на Холловей-роуд, совсем недалеко от тебя. Мне всегда хотелось сходить туда, посмотреть, не витает ли там дух «Wham» начала восьмидесятых, но так и не собрался. — Он опять замолчал, порядком сконфуженный, и выпалил отвлекающий вопрос, чтобы выиграть очко, которое потерял из-за моего предыдущего удачного хода. — Ну что, нашел себе кого-нибудь?

Каким бы образом ни обстояло дело в действительности, я бы сотворил себе идеальную женщину в мгновение ока, только бы лишить его возможности удовлетворенно хмыкнуть про себя. Но по воле судьбы мне даже не пришлось сильно грешить против правды, оставалось только слегка ее подкорректировать.

— Я тут встречался с одной, ее зовут Мартина. Обалденная. Просто класс. Мы познакомились в клубе «Бар румба», в Вест Энде. Это одна из причин, почему я так занят. Я с ней на этой неделе каждый вечер виделся. Вообще-то, она скоро сюда придет.

Я знал о существовании клуба под названием «Бар румба» только потому, что Агги однажды предложила доехать до Лондона на машине — специально, чтобы сходить туда, а я сказал, что не вижу ничего в этом интересного, а она сказала, что тогда она поедет одна, а я сказал «ну и пожалуйста», на что она сказала «ну и ладно», но в конце концов она все-таки не поехала.

— Хорошая новость, — поддержал Саймон. — Я рад, что у тебя снова все хорошо.

— А что?

— Ну, так просто.

Он имел в виду Агги.

— А, ты имеешь в виду Агги? — спросил я.

— Ну да, только я не хотел ее упоминать, — замялся он. — Я знаю, ты до сих пор очень переживаешь.

— Я не переживаю, — возразил я. — Агги?

Легко отделался, вот что я скажу.

— Ну же, Вилл, — нетерпеливо вздохнул Саймон, — ты же не серьезно.

— Да нет, совершенно серьезно, — ответил я. — Она просто помешалась на тотальном контроле. Нет, приятель, я правда легко отделался. Вот Мартина — это определенно мой тип. Милая такая, приземленная и очень красивая.

Так я еще некоторое время вешал ему лапшу на угли, втаптывая Агги в грязь и яркими красками расписывая добродетели Мартины, и в конце концов это начало казаться мне если не Истиной, то по крайней мере правдой. С тех пор, как мы с Агги расстались, прошло три года, для нормального человека в моем возрасте — целая жизнь. Она просто была одним из воспоминаний, да что там, она вполне могла быть и плодом моего воображения — мне было все равно. Мартина же, напротив, была совершенно реальна. Настоящая, очень привлекательная, и, что самое главное, мне не нужно было из кожи вон лезть, стараясь ей угодить, потому что я нравился ей такой, какой есть.

Чем дольше я говорил, тем больше у меня возникало ощущение, что если я смогу заставить Саймона, который выслушал от меня столько стонов и воплей по поводу Агги, поверить, что я ее никогда не любил, то вполне возможно, я смогу и себе запудрить мозги. А уж тогда я с легкостью избавлюсь от нее, навсегда выбросив из головы и сердца.

— Да я никогда и не любил Агги.

Эти слова прервали нить разговора. Они звучали так невероятно, что я их повторил.

— Да я никогда и не любил Агги. Мне просто казалось, что я ее люблю. Наверное, со временем я к ней привык. Приятно было, что она где-то рядом. Знаешь, когда я окончил университет и потерял ее, это и вправду несколько выбило меня из колеи на некоторое время, но я уже с этим справился. Те три года, что мы были вместе, для меня ничего не значили. Совершенно.

— Ничего не значили? — переспросил Саймон, и по тону его голоса я понял, что он ни на секунду мне не поверил.

— Абсолютно.

Мне уже понравилось врать.

Саймон начал говорить таким всепонимающе-утешающим тоном, что я даже подумал, не слушает ли и он программу Барбары Вайт.

— А ты уверен, что говоришь это не потому, что просто решил наконец забыть ее и жить дальше?

Я терпеть не могу в нем эту уверенность — мол, вот так запросто, всего за пару секунд, я могу разобраться в любой ситуации. Видите ли, только ему самому, одному-единственному в целом свете, разрешалось быть непостижимым. А ведь на самом деле все, что он знал о жизни, он выудил из музыки. В этом и заключалась его самая большая слабость. Он не понимал, что жизнь не всегда можно свести к содержанию популярной песенки в три с половиной минуты длиной.

— Да, — соврал я снова, — уверен. Дело совершенно не в этом. Слушай, она была вполне ничего, тут ты прав, и мы с ней неплохо проводили время. — Я посмотрел на фотографию Агги на стене и подумал, не порвать ли ее в качестве демонстрации силы духа. — Я и впрямь здорово расстроился, когда мы расстались, но не забывай, в какую тоску я впал, когда объявили, что «Черную гадюку» больше показывать не будут. — Я увильнул от уничтожения фотографии. Вместо этого я взял фломастер, закрасил Агги один зуб, нарисовал бороду, очки и кустистые брови. — У нас с Агги с самого начала были разные цели в жизни. Она стремилась к неземному, а я — натура приземленная. Она хотела узнавать жизнь на собственном опыте, а я предпочитал сидеть дома и изучать жизнь по телевизору. Мы были обречены. У нас не было ничего общего.

Я устроил себе маленькую овацию, на сцену полетели букеты.

Саймон же только спросил:

— Так ты ее забыл?

— Кого забыл? — пошутил я.

Мы засмеялись, но смех Саймона звучал как-то неуверенно, как будто он просто хотел меня поддержать за компанию.

— Слушай, — сказал он, — хорошо, что ты мне все это выложил.

— Ага, — согласился я. Таким Саймон мне нравился, да и мысль, что я теперь сам по себе, без Агги, — тоже. — И я так думаю. Просто как камень с души свалился. Знаешь, как это бывает, когда все в себе держишь. Ничего хорошего.

— Да, ты прав, ничего хорошего, — согласился Саймон.

Тут он выдержал театральную паузу. Такую театральную, что его не перемолчали бы все действующие лица любой из пьес Гарольда Пинтера[49]вместе взятые. Представления Саймона о законах драмы были логическим продолжением его рок-н-рольной личности. Жизнь для него была всего лишь цепочкой событий, которые совершались лишь для того, чтобы он мог писать о них песни. Саймон все время пребывал в поисках какого-нибудь сильного переживания, которое он мог бы запихнуть в два куплета и три припева. Я не сомневался, что именно поэтому у него было столько девушек и с каждой из них он вел себя, как последний мерзавец. Из хороших и ровных отношений, так же как и из добропорядочного поведения, много песен не выжмешь.