спросил он своего собеседника. Водка вопреки обыкновению ничуть не развеселила его и не смягчила его тоску.

— Как не помнить, — разнежившись, ответил Отрепьев. — И веревку ты мне тогда дал, порванные штаны поддержать. Что, теперь за долгом пришел? Ну говори, чего тебе надобно, тоже штаны, чтобы порванные старые заменить?!!

И Самозванец заливисто рассмеялся.

— Годуновы нарушили данное мне слово, разорвали мою помолвку с царевной Ксенией, унизили меня, отдав в подчинение князю Андрею Телятевскому, — гневно стиснул кулаки Петр Басманов, не поддерживая веселья Григория Отрепьева. И тут же порывисто бросился к Самозванцу после унизительного признания своих житейских неудач и закричал: — Гришка, помоги мне вернуть царевну Ксению и отомстить моим лютым супротивникам! И я признаю тебя сыном Ивана Грозного, стану называть своим великим государем московским, и буду верно служить тебе всю мою жизнь до самого своего смертного часа!

— Эх, крепко тебя припекло, брат, что ты такое городишь, — тихо проговорил Отрепьев, оставив свой шутливый тон и снова налил по чарке водки себе и сотрапезнику: — Что, так хороша собой краса-царевна?

— Краше не бывает, — тяжело вздохнул отвергнутый жених. — Готов ради нее не только с тобой связаться, но и душу дьяволу продать!

— Вернем тебе царевну, непременно вернем, — стал уверять его Самозванец, и крепко обнял Басманова. — Как же я рад, что ты присоединился ко мне! С первой встречи прикипел к тебе душой, вот по сердцу мне твое прямодушие и бесстрашие орлиное и близок ты мне словно брат родной, которого у меня никогда не было!

Искренние слова Отрепьева нашли отклик и у Петра Басманова. Раньше он презирал пронырливого молодого инока-расстригу, но теперь его сердечность и широта души привлекли воеводу Басманова в горький для него час, когда он больше всего нуждался в поддержке и сочувствии.

— Дмитрий Иванович, теперь ты мой государь, и нет такого твоего повеления, которого бы я не выполнил ради твоего блага! — вырвалось из его груди.

— Стало быть, все для меня сделаешь? — в раздумье произнес Отрепьев, как бы взвешивая стоит ли доверять словам Басманова.

— Все, жизни своей не пожалею! — пылко воскликнул Петр.

Самозванец внимательно посмотрел на молодого воеводу, и с улыбкой спросил, ловя его на слове:

— А одолжишь ли мне свою невесту красавицу-царевну Ксению?

— То есть, как одолжить? — опешил воевода-перебежчик.

— Брат Петр, у тебя зазноба Ксения Годунова, а у меня Марина Мнишек, — стал объяснять Григорий. — Влюбился я в прекрасную полячку безумно до потери дыхания, и тут же посватался к ней, обещая ей московский царский престол. Отец ее, самборский воевода, благосклонно отнесся к моему сватовству, но потребовал выкуп за Марину — миллион злотых. Я легко согласился отдать эту сумму — что значат звонкие монеты по сравнению с возможностью обладать красавицей краше всех ангелов небесных, и передал Ежи Мнишеку все деньги, предназначенные для сбора моего войска. Однако этот лысый черт не торопится в свой черед выполнить свое обещание и отдать мне свою дочь. Сначала он запросил в вено Марине славный русский город Псков, затем Великий Новгород, а теперь требует Северское княжество со всеми его четырнадцатью городами. Всю душу вымотал мне проклятый, на все мои мольбы назначить день венчания лишь тянет время и торгуется.

— Еще четырнадцать городов в вено⁈ — недоверчиво переспросил Петр Басманов и выругался: — В самом деле жадный черт, — есть ли на свете еще один такой отец, что так дорого продает свою дочь! Не жирно ли ему будет? Ни у одной русской царицы не было такого большого удела, по одному городу им выделяли.

— Вот и я так думаю! — подхватил Отрепьев. — И решил на хитрость воеводы Мнишека ответить своей хитростью. Объявлю, что другая у меня знатная невеста нарисовалась и тут Ежи Мнишек закрутится словно черт на раскаленной сковородке. Как пить дать, не захочет он упускать московский престол, согласится на тот брачный договор, который я соизволю с ним заключить.

— Ладно если так, но зачем представлять на весь белый свет заменой Марине именно Ксению Борисовну? Мало ли других лепных девиц имеется для обмана? — задал вопрос Петр.

— Ну, если я скажу, что возымел желание жениться на Марфутке, то никто в Польше не поверит этим словам, — рассмеялся Григорий Отрепьев. — Иное дело — царевна Ксения. Слава о ней гремит не только в Московском царстве, но и за его пределами, никто не удивится если я променяю Марину Мнишек на Ксению Годунову. Ну как, поможешь мне оставить в дураках алчного самборского воеводу?

— Помогу! Одурачим жадного ляха! — охотно согласился окончательно захмелевший Петр Басманов и ударил по рукам с Отрепьевым, закрепляя с ним дружеский и военный союз. После того как они обо всем договорились Григорий дал Петру Басманову отряд казаков для успеха восстания в царском войске.

Сторонники Самозванца подняли мятеж утром 7 мая 1605 г. По условному сигналу казаки из Кром напали на лагерь. Во время сражения Басманов приказал своим стрельцам связать по рукам и ногам всех военачальников, верных царю Федору и отправил их к Лжедмитрию. Царские воеводы Морозов, Сукин и Телятевский сопротивлялись отчаянно, но силы оказались неравны. Князь Телятевский до последнего оставался у пушек, крича: «Стойте твёрдо и не изменяйте своему государю!»' Мятеж в расположении многотысячной армии казался безрассудной авантюрой. Верные царю Федору воеводы без труда подавили бы его, если бы армия не вышла у них из повиновения.

Клич «Да здравствует царь Дмитрий!» был подхвачен многими. Никто из военачальников не мог уразуметь, как и каким образом это случилось, и не знали, кто враг, кто друг, и метались, подобно пыли, ветром вздымаемой. Одни кричали: «Да хранит Бог великого государя Дмитрия!», другие: «Да хранит Бог царя нашего Фёдора Борисовича!». В конце сражения те, которые кричали «Дмитрий», вставали на одну сторону, а те, которые кричали «Фёдор» — на другую. Среди всеобщего хаоса, некоторый порядок сохраняли немцы-наёмники. Басманов несколько раз требовал от капитана Вальтера фон Розена присяги Дмитрию, и в итоге наёмники перешли на сторону самозванца.

Заговорщики подожгли лагерь и захватили наплавной мост. По молчаливому согласию обе стороны не пустили в ход оружие против бывших сослуживцев, не раз бывавших с ними в бою, крайняя ожесточенность все же не привела к обоюдной смертельной вражде. Мятежники беспрепятственно переправились за реку Крому и соединились с кромчанами. Казаки Корелы напали