Он стоит у окна своей комнаты, из которой видно крыльцо дома и ведущую к нему длинную дорожку. Он ушел к себе рано, сославшись на головную боль. Ему надо побыть одному, смочить лицо и голову прохладной водой.

Глядя на уходящий вдаль пейзаж, он думает: «Смогу ли я жить здесь? Смогу ли я прожить здесь достойно?»

Нелепая мысль. Конечно, не сможет. Вдали от Королевского научного общества, от Европы, от друзей. Он не рожден для жизни в колонии; остаться навсегда в этой далекой стране, влачить здесь существование, тщетно мечтая снова вернуться домой. Да и как он вернется, огромный Тихий океан разделяет его с домом. Об этом не может быть и речи.

И все же, как он предполагает здесь жить? Отец обеспечивает его очень даже приличным содержанием. Без этих денег ему не прожить. Он пытается представить себя, низведенного до положения такого человека, как Шлау, например, набивающего чучела для местных второсортных музеев и отчаянно пытающегося продать образчики местной фауны и артефакты, которые он добыл таким путем, который, мягко говоря, не совсем согласуется с правилами морали. Пока у него порядочная коллекция, которая дает неплохой доход, но что будет, когда все это кончится? Как коллекционеру Генри отвратительна эта мысль — если он продаст коллекцию, то больше никогда не увидит этих сокровищ, не вспомнит об опасностях, которым подвергался, добывая их. Останется лишь полный карман звякающих монет. Только наколки напомнят ему обо всем, что было, только их у него никому не отнять.

Легким галопом к дому приближается лошадь. На ней женщина, она сидит в дамском седле и, подъехав ближе, резко останавливает животное и спрыгивает на землю. Даже отсюда видно, как раскраснелись от быстрой езды ее щечки; он замечает, что юбки ее — разделенные, как штаны — мокры, словно она только что переплыла верхом через протекающую поблизости речку. Выбегает слуга, чтобы взять повод и увести лошадь, но, махнув рукой, она отправляет его обратно, сама берет за повод и ведет животное на конюшню. Вытирает рукавом лоб. Проходит у него под самым окном, слишком близко, и Генри ее уже не видит.

Настроение сразу поднимается, но после долгого путешествия его вдруг охватывает усталость. Он ложится на мягкую кровать и засыпает.

За обедом он спрашивает о Доре, но, похоже, они с мистером и миссис Коллинз будут обедать без нее. Грустно, думает Генри, несмотря на веселую оживленность мистера Коллинза. Кажется, тот совсем недавно женился на этой застенчивой женщине, ей где-то тридцать с небольшим, в личике ее есть что-то воробьиное. Дора — его единственный ребенок, она никогда не знала матери, умершей во время родов. Генри думает, что новая миссис Коллинз еще вполне молода, чтобы подарить мужу детей, хотя трудно представить себе, что у них получится красивое потомство. Коллинз — лысеющий человек плотного телосложения, когда он улыбается, лицо его покрывается морщинами и становится похожим на печеную картофелину. Дора, должно быть, пошла в мать.

Разговор за столом заходит о контейнерах Генри и о том, что в них может лежать. Генри машинально отвечает на вопросы; он способен рассказывать истории о своих приключениях в любом обществе, и в Коллинзах находит внимательных и благодарных слушателей, но еще не успели принести сладкое, а он уже чуть не зевает. Как хочется поскорей посмотреть, что прислал ему отец; скорей всего, упаковал все, что было в кабинете Генри, — все его шкафы с диковинками, а может, лишь самое лучшее из коллекции, и в таком случае у Генри будет предлог вернуться. Но с контейнерами можно подождать и до утра.

— Ну, что вы решили, долго задержитесь в Новой Зеландии? — спрашивает мистер Коллинз.

Генри подозревает, что он хочет что-то разнюхать, может, чует какой-то скандал; все это дело с контейнерами и реакцией Генри на их посылку наверняка раззадорило старого сплетника.

— Сам еще не знаю, — отвечает Генри и делает еще один глоток вина.

Алкоголь слегка туманит ему голову, и он уже даже рад, что Дора не видит его.

— А что, если я здесь останусь? Как вы считаете, чем тут может заняться человек моего положения?

Коллинз сияет и потирает руки.

— Ну, — говорит он, — даже не знаю, что сказать. Не петь же дифирамбы нашему маленькому здешнему обществу. Я сам вырос, как вам известно, в Суррее,[36]а большую часть юности провел в Лондоне. Меня привлекли сюда слухи про «шерстяных королей» Южного острова, о том, как они фантастически здесь разбогатели. И скажу вам, сэр, я не был разочарован. Здесь можно делать деньги, если, конечно, этого вы, — тут он сделал паузу, чтобы подобрать словечко поучтивее, — желаете.

Не сказал «в этом нуждаетесь», — отмечает про себя Генри.

А Коллинз продолжает:

— Мы здесь создали такое общество, что у нас есть все, что нам надо. Деньги, комфорт. Слуги, хорошая еда, прекрасная одежда. Мирная сельская жизнь, активная общественная деятельность, положительно много развлечений в городе, с балами, оперой, театром и даже с ипподромом — в общем, все, что может пожелать джентльмен.

Он искоса смотрит на жену, но она, похоже, не замечает подтекста последних слов. Впрочем, Генри и сам не знает, понял ли, что тот имеет в виду, хотя, скорей всего, это означает только одно. Он уже успел воспользоваться услугами, в которых нуждается джентльмен, это происходило в тускло освещенном доме на одной из улиц, названной в честь какого-то английского графства.

— Короче говоря, сэр, — продолжает Коллинз, — здесь можно устроить себе великолепную жизнь, а возможно, даже еще более великолепную, чем в самой Англии, если только по-умному вкладывать свои деньги. Здесь мы построили новую Англию. Я понимаю, все мы только и говорим о нашей родине, о том, как страстно мы хотим туда вернуться, но мне рассказывали о людях, которые на старости лет отправлялись туда доживать последние годы и потом до самой смерти тосковали по здешней жизни. Так и померли, мечтая о Новой Зеландии.

Вульгарные разговоры о деньгах Генри не по вкусу, он так воспитан, что к деньгам привык относиться, как к воздуху, который всегда есть, о них в семье никогда не говорили, но слова Коллинза дают немало пищи для размышлений. Вечером он уходит к себе. Когда ложится в постель, в голове уже начинает вырисовываться план действий. Ах, если бы самому сколотить богатство, он смог бы обойтись без денег отца, остаться здесь на несколько лет, снова начать путешествовать по свету, там, где не ступала нога человека, и по-настоящему обрести свободу.

Коллинз приказал отнести контейнеры в библиотеку, которая расположена в южной стороне дома, где всегда прохладно и темно. Он топчется вокруг и не уходит, надеясь стать свидетелем появления сокровищ из присланных ящиков, но Генри просит, чтоб тот оставил его одного. Пока контейнеры еще не открыты, жизнь его не обернулась к нему своей худшей стороной. Его коллекция — это все, что дает смысл его существованию. И если она теперь здесь, в Новой Зеландии, значит, эта страна автоматически становится его новой родиной. Нельзя сказать, что Генри очень этого хочется.